Чтобы встретиться вновь

– Потому что боялась его. Боялась, что он причинит вред мальчику или ей самой.

Наконец Маркем отвел взгляд, с непроницаемым лицом уставившись в маленькое окошко кеба.

– Значит, она совсем его не знает.

Роланд удивленно хмыкнул.

– Чушь собачья, молодой человек. Уж вы – из всех людей! – должны знать, на что способен Сомертон. Вы, из всех людей…

Взгляд юноши вновь метнулся к лицу Роланда.

– Он бы никогда не ударил ее! И мальчика тоже!

Роланд подался вперед.

– Физически – возможно. Но существуют куда худшие вещи, на которые способны мужчины.

Маркем приоткрыл рот, втянул воздух и… промолчал.

Роланд сел на место.

– Вы понимаете, о чем я. И предупреждаю вас, Маркем: если леди Сомертон или ее сыну будет причинен хоть малейший вред, отвечать за это будете вы оба. Я не стану делать скидок на вашу молодость.

– С мальчиком все в полном порядке, – коротко бросил Маркем. – Еще часа не прошло, как я оставил его улыбающимся и всем довольным.

– Вы его видели? Где? Когда? – Роланд так крепко сжал кожаный ремень, что тот больно врезался ему в ладонь. В экипаже становилось все жарче, не хватало кислорода. Казалось, что воздух липнет к лицу и шее.

– Сразу по прибытии в город. Славный мальчик. Пришел в восторг, увидев отца. Меня это очень тронуло.

Роланд покрутил сказанное в голове, пытаясь понять, насколько оно искренне. Лицо Маркема по-прежнему оставалось бесстрастным и неподвижным, в словах не слышалось и намека на эмоции.

– А ее милость? – спросил наконец Роланд.

Взгляд Маркема посуровел, насколько Роланд смог увидеть в прямоугольнике падавшего из окна света.

– Ее милость в добром здравии.

– Тогда как он сумел заставить ее написать эту записку? – Роланд похлопал себя по карману. – Это можно было сделать только силой, либо физической, либо моральной. И клянусь вам…

– Об этом мне ничего не известно, – резко ответил Маркем.

Роланд внимательно посмотрел на него.

– Она сейчас с Филиппом?

Мгновенная заминка, затем ответ:

– Они оба в палаццо.

Роланд выглянул в окно. Экипаж замедлил ход и накренился набок, взбираясь по идущей вверх дороге. Палаццо Ангелов, насколько он знал, располагалось на одном из невысоких холмов вдоль реки, к востоку от города. Холмы справа спускались вниз рядом зеленых террас, изобилующих щедростью лета. Внизу серовато-желтый город раскинулся по обеим сторонам реки; мосты, как длинные искривленные пальцы, соединяли ее берега; большой красный купол собора сверкал надо всем прочим, как солнце. Флоренция уже казалась совсем далекой. Роланд успел оставить на стойке портье записку для Биддла, но даже если коллега ее прочтет, нельзя ждать помощи раньше чем через два часа. Рассчитывать следует только на себя. Он повернулся к Маркему и негромко заговорил:

– Ну вот что, молодой человек. Вы должны знать, что он не прав. Должны знать, что он натворил. Чудовище, а не муж, и плохой отец.

– Он любит своего сына.

Роланд пожал плечами.

– Как другие любят свою собаку, к примеру. Или ценную картину в галерее. Скажите, как долго вы работаете на графа?

– Немногим больше года.

– За это время вы хоть раз видели, чтобы лорд Сомертон обнял своего сына? Хоть как-то показал ему свою любовь?

Снова короткая заминка.

– Он не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ, это правда…

– Он холоден как покойник, и вы это знаете! – Роланд вытащил руку из-под пиджака и кулаком ударил по сиденью. – У этого мальчика самое открытое сердце на свете. Он бы сделал все, что угодно, за каплю привязанности отца, но получал лишь упреки, крики и равнодушие – если его вообще замечали. Слава Богу, слава Богу, что его мать – самый любящий ангел на земле!

Вот тут в темных глазах Маркема сверкнул гнев.

– О, в самом деле! Самый любящий ангел! Это не она бежала из страны, чтобы кинуться в объятия любовника? Не она ввергла своего сына в беззаконную…

Голос его оборвался задушенным кашлем. Роланд метнулся вперед и сжал в кулаке девственно-белую рубашку Маркема и аккуратные лацканы шерстяного пиджака.

– Не вздумайте, – прошипел он, – еще хоть раз осквернить имя леди Сомертон!

Глаза Маркема превратились в большие коричневые блюдца.

– Я не предам, – продолжал Роланд, – ее доверие перечислением преступлений Сомертона против нее. Должно быть достаточно и того, что он изменял ей в тысячу раз больше, причем задолго до того, как она позволила себе хотя бы задуматься о его неверности. – Он отпустил рубашку Маркема и уронил руку на колени. – Она ничего ему не должна. Ни верности, ни преданности и уж точно ни любви.

Маркем поднял руку и поправил воротничок.

– Я понял вашу точку зрения.

Роланд скрестил на груди руки и всмотрелся в юношу – в выражение его лица, сделавшееся угрюмым, в покатость плеч, в замедленные движения руки.

– Скажите мне, старина, – протянул он в ленивой манере Пенхэллоу, – вы, случайно, не знаете планов его милости на сегодня?

Маркем исподлобья глянул на его.

– Случайно не знаю.