Чуб

Меня поволокли в глубь квартиры по коридору. Я оказался в ванной комнате с черными мраморными стенами. Ванна была огромная, треугольная, с золотыми кранами. В ней бились буруны воды и дрожали горы пены. Больше я ничего не успел рассмотреть, с меня начали быстро и умело снимать одежду. Тут я совсем успокоился. Перед отправкой в Чечню не моют. Мне было немного неудобно за состояние моего бельишка. По правде сказать, не меняно оно было уже больше недели. Хотя, что это я о ерунде. Неплохо все-таки было бы узнать, чего им, собственно, от меня надо?!

Я не успел ничего сказать, меня окунули с головой. Мыли старательно, но быстро. Не снимая с меня наручники.

Вытерли огромным махровым полотенцем. Надели длинный, пахучий халат.

— Стричься! — последовала новая команда толстяка.

Через несколько секунд я уже сидел в кожаном кресле перед широким зеркалом и перед столом, уставленным яркими флаконами и банками. В зеркале появился хмурый мужчина в халате, он завязал мне на горле крахмальную салфетку и взял в руки опасную бритву. Я попытался встать и объясниться, напрасно пытался, меня по-прежнему держали очень крепко.

Толстяк показал человеку с бритвой какую-то фотографию.

— Баки эти, естественно, к черту.

Лезвие радостно блеснуло в пальцах хмурого мужика.

— Послушайте, — сдавленно произнес я и смолк. Я хотел сказать, что специально ношу длинные виски, мне это кажется красивым. Даже если я не прав, это не повод, чтобы налетать на меня с заточенным железом. Но ничего этого я не сказал. Подозреваю, что на мои слова никто не обратил бы ни малейшего внимания.

Баками дело не ограничилось. Мне «подняли» затылок, расширили лысину и устроили завивку чуба. С этим было особенно много возни. Толстяк несколько раз браковал работу парикмахера. Последним аккордом была большая родинка на правой щеке. Толстяк осмотрел меня внимательнейшим образом и остался настолько доволен, что велел снять с меня наручники. Я тут же, даже не помассировав запястья, потянулся к новой своей прическе.

— Не прикасаться! — взвизгнул толстяк, бледнея от ярости. Потом смягчился. — Очень вас прошу этого не делать. Чуб — это самое главное. Вы меня поняли?

Что мне оставалось, кроме как понять. В ответ на свою понятливость я хотел получить хотя бы самые минимальные сведения о своей участи, но не успел ничего спросить, поступило следующее приказание.

— Идемте!

После парикмахерской была кухня. Роскошная, как и все в этой квартире. Один из ментов взял со стола чуть початую бутылку заграничного коньяка и налил в квадратный хрустальный стакан граммов сто пятьдесят.

— Пейте.

Мне хотелось сказать, что коньяк из такой посуды не пьют, но решил, что в этой ситуации свои познания лучше скрывать, чем выпячивать. Я взял в руки тяжелый стакан и вдруг до меня дошло — это яд! Какой-нибудь извращенец заказал хорошо вымытый и причесанный труп. Труп в состоянии легкого алкогольного опьянения.

— Пейте, это «Курвуазье», когда еще доведется попробовать.

Как ни странно, я поверил. В два глотка я этот коньячок принял. Толстяк снова начал меня хватать за физиономию и разглядывать.

— Еще сто, — велел он менту с бутылкой после осмотра.

Выпил я еще сто. Только после этого мой облик принял надлежащий вид. И мы отправились дальше. Интересно, куда? Оказалось, в комнату с очень широкой кроватью. Занавешенное окно, мягкий палас, две картинки на стенах и больше ничего. Нет, не все. Очень яркая люстра под потолком. Для чего такая в спальне? Все пять двухсотсвечевых лампочек горели.

— Раздевайтесь.

— Зачем?

— Раздевайтесь. Ложитесь на кровать и ничему не удивляйтесь.

— А что со мной будут делать?

— Вам понравится.

Тем не менее я продолжал держаться за полы своего-чужого халата.

— Все будет хорошо, даже лучше, чем вы можете себе представить… — пел толстяк. Между его словами просунулся ствол автомата и уткнулся мне в позвоночник. Я все понял.

Сбросил халат и на четвереньках пополз по шелковому покрывалу в сторону изголовья.

— Не надо под одеяло, не надо. Прямо сверху ложитесь. И не трогайте чуб, не трогайте, умоляю.

И они ушли. Я остался лежать на боку, полусогнув левую ногу на манер какой-то киноодалиски. Все время хотелось куда-то спрятать свои пятки в черных трещинах. Несмотря на энергичную помывку, они сохранили часть своей исконной грязи.

Впрочем, не стыд донимал меня сильней всего. Заслоняли его рои вопросов: где я? почему я? что со мной будет? что делать? и т. д. Но недолго я им предавался. Дверь в спальню отворилась, и в комнату вплыли две девушки. Красивые. Странно одетые. На них были только сложные прически и полупрозрачные халатики. Я прикрыл рукою свой бедный срам и начал медленно подтягивать под себя уже упоминавшиеся пятки.

Девушки одинаково улыбнулись. Бесшумно, как ангелы, ступая, приблизились к кровати. Одна к правому борту, другая к левому. Взгляд мой затравленно метался туда-сюда. Левая привычным движением сбросила халат и сказала:

— Меня зовут Настя.

Вторая сделала то же самое и объявила себя «Дашей».