Она, не перечитывая, спрятала письмо в конверт, заклеила, написала адрес, который давно выучила на память, вздохнула и подумала: как же трудно ждать.
Затем вытащила из таза кастрюлю с киселем, перелила в бутылку. Остатками наполнила два стакана — Степанычу и себе. Почему-то вспомнила бедного Колю, вдруг с острой жалостью подумала про Глазастую, достала вторую пустую бутылку и вылила туда свой стакан киселя, постояла, вылила второй, Степаныча. «Ничего, — решила она. — Не маленький, обойдется».
Присела снова к столу и быстро нацарапала: «Глазастая, выпей весь кисель, в нем много витаминов, полезных для тебя. — Задумалась, что бы еще написать, а то записка получилась невнушительная, но так ничего и не придумала. Да и что тут придумаешь, когда один день похож на другой? Но спохватилась и приписала: — Через месяц возвращается Самурай! Готовься к старой жизни. Вот заживем! Твоя З.».
На улице она встретила Ромашку. Та, не в пример Зойке и Каланче, почему-то продолжала учиться в школе. Теперь она была выкрашена в темно-рыжий цвет, а по бокам — за ушами — две голубые прядки. Зойке она очень понравилась.
— Ромашка!.. Полный отпад, — сказала она. — Ты прямо райская птичка.
— Как раз наоборот, — хихикнула Ромашка, — адская птичка. — И замолчала, говорить с Зойкой ей явно было лень.
А та, восторженно улыбаясь, торопилась поделиться своей необыкновенной новостью:
— Знаешь, Самурай возвращается!.. Ему срок урезали…
— Ну что ж, я рада… — ответила Ромашка. — А ты?
— И я рада! — Зойка просияла, глаза ее горели.
— Ой, ой, не могу, — рассмеялась Ромашка. — Кажется, я отгадала еще одну тайну?.. Кто бы мог подумать? — Она упивалась растерянностью Зойки. — До сих пор сохраняешь верность?
— Сохраняю, — вдруг призналась Зойка и сама испугалась.
— Да ты и вправду чудище, — сказала Ромашка. — Тебя в зоопарке нужно показывать как вымирающий тип.
— Ну ладно… Я побежала, а то опоздаю, — теперь уже Зойке хотелось побыстрее отделаться от Ромашки.
— А ты куда несешься с бутылками?
— К Глазастой.
— Тимуровка! — Ромашка снисходительно оглядела Зойку и вдруг сказала: — А ты стала ничего себе, смотришься. Из жабы преобразуешься в принцессу, как в сказке, на удивление. Между прочим, как ты относишься к сексу?
Зойка не знала, как она относится к сексу, но ударить лицом в грязь ей не хотелось, и она храбро ответила:
— Нормально. Я же не чокнутая.
— Тогда приходи вечером. — Ромашка говорила все это тихим, воркующим голосом, губы расплывались в улыбочку, подведенные глазки вторили им. — Мальчики будут хорошие. Не наша мелюзга, студенты. Пообщаемся.
— Приду, — согласилась Зойка.
— Ну-ну, я буду ждать. — И Ромашка двинулась дальше, не оглядываясь на Зойку.
А та побежала к Глазастой, размышляя о превратностях судьбы. Она бежала по улице, оберегая сумку с бутылками киселя, ныряя среди понурых, мрачных прохожих, которые оглядывались на нее, не понимая, почему она так радостно улыбается всем — что она, сумасшедшая?
Зойке понравилось, что Ромашка догадалась о Косте, и понравилось, что она храбро во всем созналась. Впервые!.. Ну и хорошо! А еще понравился разговор о сексе. И как она здорово ответила: «Нормально отношусь. Я же не чокнутая». Она вдруг вспомнила, что Костя сегодня ей приснился. Она даже остановилась, потрясенная тем, что вспомнила: они же целовались!.. Зойка замерла в толпе, дотрагиваясь до своих губ пальцами.
22
Зойка не видела Глазастую с того дня, как все случилось. Приносила ей передачи, писала короткие записки. Просила подойти к окну, чтобы махнуть ей рукой, но та ни разу не показалась. Глазастая странная, это Зойка знала. Зойка не задумывалась, нужна ли она Глазастой или нет. Поступала, не задумываясь, — приходила, приносила, убегала, забывала о Глазастой. Но сегодня, когда Зойка принесла кисель и по привычке «потанцевала» около окна Глазастой, ей вдруг почудилось, что та на мгновение мелькнула в темном проеме, будто специально показалась ей. Зойка положила бы голову на плаху, что сейчас Глазастая стояла, прижавшись к стене около окна, и следила за нею!.. А может быть, она так всегда следила?! А Зойка приходила к ней далеко не каждый день. Она представила себе, как Глазастая изнывала у окна, а она где-то в это время «ошивалась» по улицам, ловила свой кайф, дымила с девчонками и трепалась. Острая вина перед Глазастой пронзила ее насквозь. И она тут же рванула на прорыв к Глазастой. Конечно, все окончилось безрезультатно, никто ее никуда не пустил. Но она уже встала на путь борьбы и не собиралась сдаваться.