Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

— «Мое увольнение оформили в один день, — продолжает Зойка голосом Лизы. — Подумаешь, секретарь-машинистка. Сразу нашли замену. — Глазастая хихикает еще сильнее, чтобы подбодрить Зойку, а та входит во вкус, старается. — Пришла молодая и толковая, с лету все схватывает. Наш директор привез компьютер, никому не давал притронуться. А эта, новая, села и сразу стала на нем работать. Молодые — страшная сила. Директор посмотрел, как она все делает, и говорит: „Эти нас сметут“». Лизок останавливается около Кости и произносит загадочную фразу: «Я должна тебе что-то сообщить, очень важное», — смотрит на меня и не решается. Ей трудно говорить, она заикается, вроде меня, плавает в пространстве. В общем, она ничего не соображает, а тут звонит телефон, что такси к нам выехало. «Теть Лиз, — говорю, — давай я тебе вещи соберу, а ты в это время сообщи Косте, что хотела». — «Нет-нет, — говорит, — я сама», — отскакивает от Кости, чтобы ему ничего не рассказывать, быстро-быстро все собирает, закрывает чемодан, и мы выходим. Вызываем Степаныча, и все четверо всовываемся в лифт. Неудобно дико. Каждый отводит глаза от другого. Костя зачем-то стал насвистывать, а я закрыла глаза и раскачиваюсь из стороны в сторону, как дура. А Степаныч, вроде меня, совсем не вовремя обнял Лизу за плечи и пьяным голосом пропел: «Лизок, я тебя никогда не забуду…» Трудное было расставание. Но это только начало… Глазастая, подруга, держи уши на макушке! — Зойка перешла на скороговорку, глотая окончания слов. — Лизок уехала, а Костя тут же слинял. Позвонил его новый лучший друг, этот проклятый стукач, ну Куприянов, он пасется вокруг, то ли за Лизой охотится, то ли вынюхивает что-то, зверек вонючий. Он уже Костю в который раз спаивает.

— Ничего себе нашел кореша, — возмущается Глазастая.

— В общем, пили, пили они, ему бесплатно наливают в пивнушке на углу, отмываются. Про то да про се, Костя возьми и ляпни, что Лизок уехала насовсем к бабе Ане. И он теперь один. Мол, что хочу, то и ворочу. «А, — ухмыляется Куприянов, — это их камуфляж». — «Чей камуфляж?» — не понял Костя. В пивнушке шумно, орут, там пьянь. «Их камуфляж, — объясняет ему Куприянов, — потому что уехала-приехала, это они с судьей придумали, прячутся от тебя. А сами любовь крутят». — «Да ты что, — шепчет Костя, — мамаша его ни разу не видела с тех пор, как я сел». Куприянов хохочет, похлопывает Костю по щеке: «Как близкий и доверенный друг, не хотел говорить тебе, пока ты был в отсидке, они здесь куражились, не прячась, все видели. А теперь она чувствует вину перед тобой, ну, заглаживает, уходит в подполье, сидит дома. А время идет, ей хочется к судье, а у тебя вострый глаз, вот они и придумали, что она живет у бабы Ани. А на самом деле она то у бабки, то у него. Теперь, — говорит, — понял, что такое камуфляж?» Ну, Костя орет, защищает Лизу, потом теряет дар речи, а вдруг Куприянов прав, хотел что-то еще сказать, но слова в горле застряли. Сорвался и побежал. Куприянову только это и надо.

Костя выскакивает на улицу, добегает до почты и звонит бабе Ане, подходит Лиза. Значит, она все же там, думает он, а не у судьи. Не раздумывая, рвет в Вычегду, ему необходимо поговорить с Лизой, чтобы убедиться, что Куприянов врет. А он в Вычегде давно не был, сто лет, еще до отсидки. Приезжает, соскакивает с автобуса и бежит, а там километра три, он бежит, задыхается, а остановиться не может. И тут начинаются потрясения… Первое, он врывается в дом любимых родственников, а там живут чужие люди. Оказывается, баба Аня давно продала дом и перебралась в баньку, еще когда надо было платить Судакову за сгоревшую машину.

Помнишь, мы тогда удивлялись, откуда у Лизы деньги. Вот тебе и весь секрет — баба Аня — бездомная. Судаков, правда, привез доски и настелил новые полы, срубил крыльцо и утеплил баньку для зимы.

— Благодетель, — зло замечает Глазастая. — Тоже на Лизу целится.

— Ничего он не целится. Баба Аня сказала, просто добрый. Ты удивляешься, потому что он не вписывается в нашу жизнь, не похож на всех.

— Может, — неуверенно отвечает Глазастая. — Я здесь в дурдоме озверела, всех подозреваю. Думаю, папаша — гад, Каланча — гадина, Куприянов — змей подколодный. Так про всех думаю, самой противно. Ненавижу себя.

— Костя слегка остыл, новость про дом его осадила, — продолжала Зойка. — Ну, он нерешительно подходит к баньке, останавливается незаметно у открытого окна и слышит голоса. Баба Аня радуется, что Лиза приехала, а Лиза что-то непонятное отвечает или, может, песенку поет. Как-то она нараспев говорит. До Кости долетают ее слова: «Ах ты мое солнышко, ну-ка обними свою мамочку, крепче, крепче». В ответ раздается непонятное бормотание и веселый смех. Костя осторожно заглядывает в окно и видит: сидит Лиза, а на руках у нее мальчик. И она подбрасывает его на коленях, а он смеется.