Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

— Кто же твой жених? — спросил я, перед тем как скрыться за дверью.

— У нас настоящая свадьба, — ответила Наташка. — Папа женится.

— Женится?! — переспросил я и замер в ожидании продолжения сногсшибательных новостей.

— Теперь у меня тоже будет мама, — не унималась Наташка. — Я ее уже полюбила. Это она играет на виолончели. — Слово «виолончель» она выговорила с трудом.

— Значит, она к тому же музыкантша, — с деланым испугом сказал я. — Здорово вам повезло. Весело будете жить.

— Идем, я тебе ее покажу.

Она потянула меня за руку, а я притворился, что не хочу идти, но на всякий случай сунул портфель и свое молоко за дверь и прикрыл ее.

Музыка в комнате оборвалась, и на площадку вышел сам жених — дядя Шура. Он радостно-смущенно улыбнулся: растянул рот до ушей. Не каждый может растянуть так рот!

Одет дядя Шура был во все новое: в новый костюм, в новый галстук и даже в новые ботинки. А из кармана пиджака торчал красивый цветной платок!

Настоящая картинка, видно, давно готовился. А молчал.

«Интересно было бы посмотреть на его невесту, — подумал я. — Позовет или не позовет?»

— Здравствуйте, дядя Шура, — проникновенно произнес я. — Поздравляю вас!

— Спасибо, — ответил дядя Шура.

Но с места не сдвинулся, стоял на моей дороге, как неприступная крепость.

Неожиданно ко мне пришел на помощь Малыш: он с чувством лизнул новый ботинок дяди Шуры.

— Ты что, — возмутился я, — портишь свадебные ботинки!

— Да… брат… вот так, — растягивая слова, задумчиво произнес дядя Шура. — Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Заходи — гостем будешь.

— С удовольствием, — ответил я.

Первым полетел по коридору Малыш. За ним — Наташка. За нею — не выдержавший моей степенной походки дядя Шура. И последним, подхватив забытую всеми бутылку молока, едва сдерживая любопытство, шагал я.

Было интересно, кого я сейчас увижу! Я даже разволновался. Я всегда волнуюсь перед открытием. А это ведь открытие — увидеть нового человека.

Тетя Оля говаривала, бывало: «Самая большая удача — это встреча с хорошим человеком, который может тебя поразить словом или делом».

У меня, например, был один знакомый мальчишка, который меня поражал и «словом» и «делом». Он каждый день ходил на вокзал. Ему нравилось встречать чужие поезда, а потом он обязательно приставал к кому-нибудь и помогал поднести вещи. Когда ему предлагали за услугу деньги или, например, мороженое, он смеялся и убегал. Некоторые над ним издевались: на кино денег нет, а на вокзале отказывается. А я ему завидовал, этой его страсти. Мне казалось, он знает какую-то тайну, которая делает его всегда счастливым. Я даже ходил на вокзал и тоже помогал таскать вещи, только радости особой мне это не приносило.

И вот я ее увидел!

Представляете, она оказалась той самой женщиной, которую я толкнул на улице.

Я часто помню людей, которых я когда-нибудь, пусть даже случайно, встретил. Я потом такого прохожего могу долго вспоминать и думать про него. И о ней я тоже вспоминал, но сейчас меня поразило не то, что именно она оказалась невестой дяди Шуры, а ее красота. Она была настоящей красавицей! Точнее, сначала я увидел ее спину, потому что она закончила игру и ставила свою виолончель в угол, к стене. Потом она повернулась ко мне, и я просто обалдел!

Она была в синем платье, с двумя гвоздиками, белой и красной, приколотыми к груди. Волосы у нее были черные. И длинные черные глаза: они тянулись от переносицы до виска. Но и это не самое большое открытие, у многих бывают красивые глаза. У нее в глазах, вокруг зрачков, были лепестки цветов. Когда я потом рассказывал об этом маме, она смеялась, но я точно знаю, что так оно и было.

— Здрасте! — сказал я.

Она протянула мне руку и крепко сжала. И я заметил эту странную особенность ее глаз. Я стоял спиной к окну, а она лицом, и мне все прекрасно было видно: вокруг зрачков у нее образовались лепестки цветов.

— Здравствуй, — сказала она. — Меня зовут Надежда Васильевна.

— Поздравляю вас со свадьбой, — сказал я.

— Он мне и Малышу каждый день покупает молоко, — сказала Наташка, желая представить меня в лучшем свете.

— Вот! — Я показал бутылку, которую до сих пор держал в руке; при этом я так вертел ею, как будто собирался жонглировать.

Надежда Васильевна забрала у меня бутылку и передала Наташке.

— Отнеси на кухню, — попросила она.

Наташка бросилась выполнять поручение Надежды Васильевны, но тут же вернулась и спросила у меня:

— Она тебе нравится?

— Очень, — ответил я.

Не знаю, что там им показалось, но они, дядя Шура и его невеста Надежда Васильевна, рассмеялись.

Я давно заметил, что взрослым часто бывает смешно, когда совсем нечего смеяться. Как-то я сказал об этом дяде Шуре. А он мне ответил:

«Говорят, человек меняется каждые семь лет, и то, что в детстве ему кажется смешным, в преклонном возрасте не смешит, и наоборот».

Честно говоря, я бы хотел сохранить свой характер. Он мне определенно нравился. У меня веселый нрав — я весельчак. Зачем же мне менять свой характер, скажите на милость?

В общем, в ответ на мои бескорыстные слова они рассмеялись, но я не обиделся. Раз смеются — значит счастливы.