Чучело. Игра мотыльков. Последний парад

Он увидел себя со стороны и отчетливо представил, как дети, которые его окружают, вырастут и всю жизнь будут помнить про это. Другое дело — война с врагом, а тут без надобности, по злости, и все это прозвучало в нем так отчетливо, что он спрятал пистолет и ушел.

— С тебя десять рубликов, — сказала Егоровна.

Он хотел возмутиться, какие еще десять рубликов, он сполна рассчитался, когда собирался уезжать до болезни. Но Сергею Алексеевичу хотелось побыстрее от нее отделаться, и он достал деньги и пересчитал: их у него оказалось больше трехсот. Двести положил на стол и пододвинул Егоровне.

— Что это? — не поняла Егоровна.

— Вам, — ответил Сергей Алексеевич.

— С чего это вдруг? — сказала она.

— Как солдатской вдове, — ответил Сергей Алексеевич. — Мы ведь с ним вместе воевали, за одно святое дело. — Он кивнул на фотографию. — Вот и возьми от меня помощь. Только одна просьба: фотографию эту подари мне.

Егоровна как-то странно промолчала и покосилась на стопочку денег. А Сергей Алексеевич тем временем снял фотографию со стены и спрятал в чемодан. На стене остался темный квадрат невыцветших обоев.

— А что же я теперь здесь повешу? Заместо этой?

— Не знаю. Вам видней.

— Ну-ка, повесь! — вдруг сказала Егоровна. — Фотографию верни-ка на место! — И бросилась к чемодану Сергея Алексеевича, оттолкнула его и выхватила фотографию.

— Ну что ты, право, — сказал Сергей Алексеевич, снова переходя на «ты». — Если бы я знал… Пожалуйста…

— Тьфу на твои поганые деньги! — закричала Егоровна, не слушая его, и она в самом деле в сердцах, остервенело плюнула. — Старый черт ты в ступе, а не человек.

— Поверь мне, — старался утихомирить ее Сергей Алексеевич, — если бы я знал, что она тебе дорога, я бы никогда…

— Люди, люди, вы послушайте, что придумал старый! — кричала Егоровна. — Прошлое мое решил купить! А что же я скажу соседкам, таким же вдовам, как я? Об этом ты подумал? Опозорить решил. А ну, вон отсюдова, чтоб ни духу твоего, ни запаха! — Она угрожающе наступала на Сергея Алексеевича, но, видя, что он не собирается уходить и лицо у него серьезное, сникла и села на стул, не выпуская фотографию из рук.

«Значит, помнит», — подумал Сергей Алексеевич. А для него это было самое главное. «Никто никого не забыл. Прав был Коля». И ему стало жалко, что здесь нет его, он бы понял и оценил все это. И еще ему было хорошо, что, обидев Егоровну, он узнал ее по-настоящему.

— Извини, Егоровна. Виноват я перед тобой, — сказал он. — Просто я привык к твоему солдату.

Егоровна не ответила.

— Мне однажды сон приснился, — начал Сергей Алексеевич. — Про твоего мужа.

— Совсем спятил! — Егоровна подняла на него глаза. — Ты ведь никогда и не знал его в живых.

— Входит, значит, он в дверь — только он постарше был, чем на фотографии, — и не видит меня. Постоял, оглядывая комнату. Потом сел за стол, рукой провел по скатерти и тут заметил меня… «Значит, все же вернулся», — сказал я ему. «А ты кто такой?» — вместо ответа спросил он. «Это я, Приходько, твой комдив, неужели не узнал?» — «Товарищ генерал, — сказал он. — Вот это встреча!» — «Знаменитый Приходько, — говорю, — который прошел всю войну». — «А все потому, — отвечает он, — что всегда имел в запасе сухие портянки и кое-какую жратву…» Извинился он передо мной, что сразу не узнал, снял вещевой мешок, достал кусок сала, луковицу, банку консервов и флягу. Потом хотел взять стопки и увидел новенький сервант. Вот этот. — Сергей Алексеевич указал на сервант. — «Чудеса в решете», — сказал твой муженек, отодвинул стекло и заглянул внутрь: нет ли там, позади нарядных рюмок, его стопок. Но не нашел и кликнул: «Машенька!» Ты не отозвалась, и он не стал больше звать. Я ему говорю: «А хозяйка здесь Егоровна».

Егоровна заплакала, хотя крепилась изо всех сил, но кивнула Сергею Алексеевичу: мол, не останавливайся, рассказывай, рассказывай.

— «По отчеству Егоровна, — ответил мне солдат и добавил с нежностью: А зовут ее Машенькой». Выпили мы с ним, закусили, а потом он меня и спросил: «Вот теперь вы мне скажите по совести, товарищ генерал, забыла меня жинка или не забыла?» — «Как же, — отвечаю, — забыла, когда на самом видном месте твоя фотография», — и показываю ему на карточку. «Это хорошо, что не забыла, — сказал он. — Это для нас, для солдат, самое главное…»

Сергей Алексеевич замолчал, дальше ему рассказывать сон не хотелось, потому что тогда надо было бы говорить про Витьку.

— Ну а дальше-то, дальше, — попросила Егоровна.

— Дальше там уже про меня.

— Жалко, — с печалью сказала Егоровна. — Он сейчас передо мной, как живехонький. Спасибо тебе.

— За что же спасибо? — удивился Сергей Алексеевич.

— За него. Что вспомнил. И меня, дуру, к нему повернул. А стопок у нас и не было. Не успели купить. — Егоровна вдруг захлебнулась от слез.

Сергей Алексеевич сидел молча, не шелохнувшись, он понимал и чувствовал чужое горе.

— Пойду за такси, — сказал Сергей Алексеевич.

— Уезжаешь все-таки. — Егоровна повернула к нему высохшие глаза. — Она икона моя, извини, не могу отдать.

— Что ты, что ты! — замахал рукой Сергей Алексеевич. — Тоже выдумала!