Чудачка

Все написанное было продублировано трубным гласом, несущимся с хмурых, будто собирающихся разразиться бурей столетия, небес. Когда воззвание Сил Двадцати и Одной отзвучало, воцарилось оглушающее молчание, еще более удивительное из-за того, сколько народа собралось у стен храма.

Многозвучный, слитый в единый хор глас Сил отгрохотал и смолк, а надпись как полыхала в проеме врат, так и осталась, более того, она чудесным образом размножилась и теперь занимала все стены оскверненного храма.

Толпа продолжала безмолвствовать — онемевшая, безгласная, недоуменная, уже почти готовая взорваться новой чередой звуков, но вдруг шум — неприятное шарканье, скрежет, исполненные муки стоны раздались внутри оскверненного храма. Что-то или кто-то приближался к дверям.

Толпа дрогнула и подалась назад, как один испуганный человек. Сквозь дрожащее марево, полыхающее огненными словесами, явились они: два призрака печально-гневных прекрасных дев в окровавленно-белых одеяниях, плывущих над мостовой и просвечивающих призрачным светом. А следом, куда медленнее, плыла их подруга, чью плоть уже тронул след разложения, а кипенно-белый цвет платья потускнел и замарался бурыми подтеками крови.

— Виновен! Виновен! — простонали две призрачные девы, простирая руки к толпе.

— Виновен! — хрипло каркнула мертвая, продвигаясь вперед, и тоже простерла руку. Одну. Сжатую в кулак, лишь указательный палец был вытянут и точно указывал на того, от кого тут же отшатнулась толпа.

— На тебе наши смерти! Зачем?! — провыла в унисон троица, подступая к тому, кто и рад был бы сбежать, да ноги не могли сделать даже шага, словно намертво прилипли к мостовой.

Подошвами сапог к плитам храмовой площади прилип молодой мужчина в фиолетовом плаще с ранее одухотворенным, а ныне искаженным напряжением и ужасом лицом. Судя по острым кончикам ушей, не совсем человек. Он пытался вытащить ноги из сапожек, чтобы сбежать, но не тут-то было. Похоже, ноги его тоже прилипли к месту.

— За что? — снова завыли призраки, закашлялась прекрасная мертвячка.

— Я не хотел ваших смертей! Все должно было быть не так! — выкрикнул парализованный ужасом и магией виновник, бешено вращая глазами. — Они должны были остановить! Позвать! Понять!

Но призраки и зомби не вняли этим, вне всякого сомнения, логичным для остроухого доводам, они все так же обступали жертву и тянули к ней скрюченные пальцы: разорвать, отомстить, покарать. К завывающим вопросам «за что?» прибавились стоны:

— Кайся! Кайся! Кайся!

И остроухий интриган не выдержал психологического давления. Взахлеб, со стенаниями и слезами раскаяния, при небольшой помощи с усилением и распространением звука, он поведал всем заинтересованным и не особо заинтересованным о сути и всех этапах интриги, задуманной и обстряпанной в захолустном мирке ради одной цели: Силы должны были на горьком опыте убедиться, что без пастухов-жрецов паства превращается в неразумное стадо, жаждущее крови.

Он ведь ничего особенного, по сути, не делал, там шепнул, тут подсказал, здесь намекнул. Пара-тройка заклинаний подавления воли не в счет. Это же ради общего блага и самих Сил, и изгнанных ими жрецов.

Чем кончилась история, Наде досмотреть не дали. Кино оборвалось на сцене полного и безоговорочного покаяния.

Но и без того эмоциональный накал трансляции оказался столь велик, что девушка проснулась с занолошно бьющимся сердцем. Отдышавшись, Надежда осторожно позвала:

— Силы?

— Надя? — Посвященная? — Избранница? — так же тихо и осторожно отозвались Двадцать и Одна.

— Что вы с ним сделали?

— Мы его забрали на Суд Сил. И мы… девушек тоже забрали и воскресили в тех мирах, где их ждут. Силы Смерти дозволение дали. Храм теперь чист, но закрыт, раскаяние и призыв должны прозвучать громко, чтобы мы вернулись, — немного виновато, а ну как Служительница начнет их в чем-то упрекать, поделились своими соображениями Силы.

Надежда откинулась на подушку и умиротворенно улыбнулась. Хорошо все устроилось, правильно для каждого! И людям, пожалуй, нужно время, чтобы понять, в какие неприятности ввергло их слепое следование чужому призыву и погоня за иллюзорными благами. Они потеряли не только милость, но и доверие Сил Двадцати и Одной.

Да, храм — место силы, то есть точка биения пульса мира, узел, сосредоточение свободной энергии Мироздания, в которую так приятно окунуться. Но без личного присутствия Сил Двадцати и Одной даже это место энергии будет звучать пустотой для тех, кто помнил и ощущал. Чтобы Силы вернулись, людям придется не просто звать их, но и раскаяться, причем искренне. Фальшивка не пройдет, ложь раскусят сразу.

Беседуя с Силами в предрассветной тишине, Надя чувствовала недосказанность. Кажется, Двадцать и Одна знали или хотели сказать ей больше, чем сказали, но почему-то промолчали. Их умалчивание пахло горькими ягодами и недобродившим до вина соком. Тускло-коричневые всполохи портили обыкновенно радужное чистое сияние. Но девушка не стала терзать таящихся от нее собеседников. Если они не посчитали нужным сказать, пусть молчат. Возможно, так будет верно.