Чудачка для пианиста

Я остановилась рядом с Кравцовым и едва не рухнула от легкого запаха коньяка. Пришлось отодвинуться. Учитель был высокий, крепкий и довольно симпатичный то ли цыган, то ли татарин. Казалось бы, в нем все складывалось безупречно: волевые решения, мужественность, конкретность, но вот была маленькая червоточина — любил выпивать. Не по-черному, но маленький саквояж, точно знаю, всегда прятал небольшую бутылочку горячего напитка. Когда и как он пил, я не замечала, но вот специфический спиртной запах мой чуткий нос улавливал с первых секунд.

Он прошагал дальше и распахнул передо мной дверь в оркестровую. Там стоял такой гам, что я невольно поморщилась. Трубы, тромбоны, саксофоны… И все это гудело, скрежетало и мучило мои нежные уши.

А еще плотный запах мужского пота и верхней одежды. Хотелось бежать, но музыка… звала.

Николай ткнул пальцем на свободный стул, предлагая мне сесть. Я? Могу послушать оркестр? А-а… Мечта всей жизни! Я неловко завалилась на сидение и прижала к себе рюкзак. Заулыбалась во весь рот и чуть не оглохла, когда над ухом замычал альт-саксофон.

Глава 3. Настя

Год, нет, почти полтора года, если учитывать еще вступительные экзамены, я подслушивала репетиции оркестра под дверью. Прижималась к ней и вслушивалась в отдаленно-глухие звуки. Ох уж эта изоляция. Переливы живых инструментов не заменит ничто на свете: ни синтезаторы, ни компьютерные программы. Даже фальшь или нескладуха в ритме слушались здесь по-особенному. Они казались чем-то необыкновенным и уникальным, а когда музыканты играли что-то из Армстронга или «Листья» Космы, я просто таяла и ловила экстаз. Да, это музыка! Хотя я больше люблю рок, но наш эстрадный оркестр вполне устраивал мои вкусы.

Николай Петрович ушел, я даже не заметила когда, а молодой и подтянутый дирижер взглянул в мою сторону и, приветствуя, мягко кивнул.

Щеки вспыхнули, спина, как по команде, выровнялась, и я постаралась не упустить ни единого поворота дирижерской палочки, ни одной цифры[1], ни одного аккорда или коды[2]. Вот так подарок от любимого преподавателя! Неожиданно. Потрясающе!

Когда заиграли мою любимую, осеннюю и нежную «Autumn leaves» я прикрыла глаза и замечталась. Подпевала саксофону и испытывала распирающее счастье в груди:

«The falling leaves

Drift by the window

The autumn leaves

All red and gold…»[3]

На запеве второго куплета кто-то мягко коснулся плеча. Я замолчала, распахнула веки и уставилась в строгий серебристый пиджак дирижера.

— Твой выход, — он кивнул на микрофон, что одиноко возвышался в углу между громадными колонками.

Я обернулась, чтобы убедиться, что мужчина ко мне обращается, но уперлась взглядом в застекленную студию.

— Тебе-тебе говорю, — он перекрыл мягким тенором рокот музыки, пальцами показал оркестру знак «меньше», и все в одно мгновение заиграли тише. — Листья знаешь?

— Конечно, — выдохнула я и потерла о вельвет рюкзака вспотевшие пальцы. А если я не справлюсь? А если облажаюсь? Это не в группе отрываться и петь, как захочу — здесь нужно показать себя во всей красе и не рухнуть с разбега в грязь лицом. А я даже не распелась, вот же, Богиня Музыка посмеется надо мной!

— Ты справишься, — дирижер моргнул голубыми глазищами, сжал коротко пальцы на моем плече и быстро вернулся на свое место. Я отметила блеск его пшеничных волос, собранных в хвост на затылке, и крупные губы. Краса-а-авчик. Теперь, главное, не влюбиться невпопад, а то я такое умею и практикую.

Рука с палочкой потянулась вверх и дирижер, как волшебник, нарисовал в воздухе завитушку. Оркестр замолчал.

— Алексей Васильевич! — выкрикнул кудрявый парень, выглянув из-за альта[4]. — На тридцать четвертой цифре можно проработать момент?

— Вот сейчас и проработаешь, — спокойно ответил главный и приготовил руки. — Сначала! — он бросил в меня строгий взгляд, растаял в мягкой улыбке и кивнул. Я чуть не поперхнулась. Страшно же! Ща как напою им соль-мажор вместо ля-минора.

Пока играло вступление, я хваталась за микрофон охладевшими от волнения пальцами и держала колени ближе друг к дружке, чтобы не сильно дрожали. А когда пошел куплет, не заметила, как голос сам полился в колонки и вытянул чистые и глубокие ноты. Старалась не нагружать связки и петь расслабленно, но под конец песни все равно потемнело в глазах. Да здравствует, адреналин! Люблю эти ощущения: когда сердце колотится под ребрами, как свихнувшийся зверек, а в голове будто взрывается фейерверк.

Импровизировать не стала, не хотела пугать народ, допела концовку в простом академическом стиле на чистых нотах, правда, позволила себе немного расщепить[5] на пике.

— Ты всегда так поешь? — закрывая кабинет, спросил Алексей. Все уже разошлись, и мы выходили последними.

— Как? — я невинно захлопала глазами.

Он пожал плечом и поравнялся со мной. Чуть выше, осанка на зависть бабушкам, крепкая шея, как у культуриста, и кисти — изысканные с идеально-чистыми тупыми ногтями. Легкий запах табака от одежды, который я не переношу, на удивление не показался мне назойливым. Состояние аффекта сработало, скорее всего.