Подходите, подходите, добрые жители Цуга! Поставь свою бочку – заведи свинью в хлев – брось улов обратно в реку. Вы усладите глаза диковинами и насытитесь удивительными историями до самого Судного дня. Подходите поближе, не стесняйтесь. Сам Великий Султан почитает себя нищим, ведь он не видел нашей игры. Да, мадам, нищим. Царь Московии отправил на поиски нас сотню рыцарей, чтобы мы повторили свое представление. Дамы и господа, прежде вы начнем, я хотел бы спросить, есть ли среди почтеннейшей публики воры-карманники? Вы, милейший? А, вы просто голову почесали. Так что, никого? Это хорошо, поскольку, когда мы начнем, вы забудете обо всем. Я видела целые толпы, раздетые до белья, – и никто ничего не заметил. Я вам поведаю… (–
Поглядите на своего рассказчика, голого по пояс, в желтых чулках и с колчаном на бедре, который размахивает луком и притворяется, будто целит в толпу. Некоторые зрители со смехом пригибались; других соседи подталкивали под прицел. Во время представления я несколько раз появлялся на сцене, чтобы пустить стрелу в ватные подушки на груди своих товарищей. Дело в том, что я стал персонажем комедии, очаровательным бесенком, который участвует в действии и удаляется, дрожа от унижения, до следующего выхода. В конце пьесы, если моя роль удавалась, я выходил к публике, чтобы очистить их карманы. Это было единственное амплуа, которое фигляры смогли для меня подобрать.
Первые дни в труппе были отнюдь не легкими. Жонглирование, с которым сестры Штеффи и Фрида справлялись бесподобно (они держали в воздухе сразу двенадцать шаров, ловили их губами и перебрасывали друг другу), для меня обернулось фонарем под глазом и выбитым зубом. В акробатике я потерпел полную неудачу. Остальные ходили колесом, а я складывался пополам, подобно непропеченному пирогу; они ловко кувыркались, я грохнулся оземь и с сочным всхлипом расквасил нос. И это притом, что всем моим коллегам, за исключением Абрахама и братьев-кузнечиков, пришлось учиться своим трюкам уже во вполне зрелом возрасте. Что могло оправдать мою неуклюжесть, кроме жалкого упования на старость?