Чудеса и трагедии чёрного ящика

Ему принесли и показали автопортрет Ван-Гога. С восприятием происходило чудо. С бумаги смотрел на него живой художник – он был явно виден в трех измерениях, ощутимо реальный, с перевязанной головой и больными трагическими глазами. Казалось, можно было ощупать ткань его куртки. Мешала расслабленность. Раздражал паркет пола, каждая дощечка качалась. Дома приближались и отдалялись, у каждого было страшное, пугающее выражение. Прохожие были смешны, чужды и неприятны, он чувствовал, что отгорожен от них прочным стеклянным барьером. Его привели в гости. Он просидел час, ни с кем не разговаривая и угрюмо глядя в коврик на полу – для его обычного характера это было более чем странно. На глянце стеклянного прибора плясал и подмигивал ему какой-то человечек. Наутро все прошло.

Когда сразу двое исследователей приняли адренолютин, они неделю скрывали друг от друга результаты. У обоих появилась эмоциональная тупость: полное отсутствие чувств привязанности, симпатии, гнева или любви, тонкого и разнообразного участия эмоций в мышлении и поступках. Мир стал безразличен. Оба знали: это постоянный, почти непременный спутник шизофрении. Оба боялись, что болезнь начинается у них помимо экспериментов (кстати, когда применили меченый, радиоактивный адреналин, то оказалось, что наибольшее количество его сосредоточено в районе гипоталамуса – там как раз, где зарождаются эмоциональные оценки событий и поступков).

Все эти работы находятся сейчас в самом разгаре. Трудность поиска биохимиков связана именно с тем, что изучается черный ящик. В него невозможно влезть, об устройстве можно судить, только вмешиваясь в его работу (электричеством или химикатами) и изучая полученное на выходе.

Да и ввести вещество прямо в мозг испытуемого человека невозможно – дело в том, что существует некое устройство, охраняющее нас от прямого вмешательства химикатов, находящихся в крови. Это так называемый гемато-энцефалический (крове-мозговой) барьер, спасительный фильтр, еще неизвестно как сконструированный. Одна из первооткрывателей этого барьера – выдающаяся советская исследовательница, академик Лина Соломоновна Штерн.

Не будь этой заставы, мы по меньшей мере трижды в день сходили бы с ума, засыпали или буйствовали – в пище, которую получает человек, всегда есть вещества, которые могли бы повлиять на психику, и, не будь крове-мозгового барьера, десятки психогенных ядов обрушились бы на наш мозговой обмен. Этого не происходит.

Над конструкцией барьера (это какое-то сотрудничество проницаемости тканей, клеточных мембран и химических фильтров) биохимики бьются сегодня не только в целях отвлеченного познания. Разгадать пароли и шифры барьера означает не только возможность повысить при надобности его запирающие свойства (есть многочисленные гипотезы о внутреннем самоотравлении по цепочке: обмен веществ в организме – кровь – мозг), но и суметь вводить в мозг вещества, недостающие ему для нормальной (или улучшенной) работы. Уже давно было замечено, что при повышении температуры, в лихорадочных состояниях проницаемость барьера падает. На этом свойстве строились даже методики лечений: больных искусственно заражали малярией, чтобы провести лекарства через ослабевшие от жара заставы-фильтры. Мозг очень мудро устроил свое существование: вмешиваясь во все события, происходящие в организме, он отбирает для себя из крови только необходимые ему вещества. А часть вообще производит на месте. Так, в те же пятидесятые годы, когда рождалась психофармакология, в тканях мозга человека и высших животных было открыто вещество, имеющееся только в мозгу. Это вещество – гамма-амино-масляная кислота (сокращенно ГАМК) – еще десятки лет будет предметом тщательных исследований не одной, а десятка лабораторий. Специфическое вещество мозга! Наблюдения и эксперименты установили, что ГАМК работает как успокоитель. Одна из гипотез связала недостаток этой кислоты с повышением склонности мозга к активности, рождающей судороги. Значит, введение ГАМК могло бы уменьшить эту активность! Но как провести ее через бдительные системы крове-мозгового барьера? Хитрости, на которые пускаются исследователи, вызывают усмешку и радость одновременно. Усмешку, потому что в их теоретических выкладках при объяснении их неспециалисту барьер начинает выглядеть каким-то одушевленным, существом, которое нельзя взять силой, но можно и нужно обмануть маскировкой. Троянского коня – но во имя не разрушения, а созидания готовят фармакологи к засылке в крепости мозга. Объяснения их вызывают радость по той же причине: о еще так недавно непознаваемом черном ящике говорится как о механизме, в котором надо исподволь, не нарушая его работы, восстановить слаженность частей. Для того чтобы провести ГАМК через неведомые охранные заставы, ее молекулу присадили на вещество, о котором заведомо известно: барьеры пропустят его в мозг, что-то неизвестное пока в его строении служит опознавательным знаком.

Так родился еще один препарат, и наблюдения за его действием подарят новые знания.