Чудеса происходят вовремя

— Да так я это сказал! — теперь уже прикрикнул Маркелос, будто отдавал приказ прекратить слезы. — И вот что, слушай внимательно! Я поручу адвокату заняться твоим разводом, и, когда все будет в порядке, поженимся. Я все уже обдумал... Не реви... Я тебя не брошу! — решительно закончил Маркелос, уверенный, что это и есть те самые нежные слова, которые он мог сказать женщине, которую любит. Он не сомневался, что Анета примет его предложение, и не стал дожидаться ее ответа.

— А теперь посмотри сюда!

Из внутреннего кармана пиджака, брошенного им на соседнее кресло, Маркелос вынул зеленоватую блестящую коробочку. Анета все еще сидела в прежней позе, с низко опущенной головой, и Маркелос на ладони поднес к ее глазам то, что лежало в коробочке:

— О! — простонала Анета, но в этом стоне уже послышалась нотка радости.

— То самое, — сказал Маркелос. — Специально посылал за ним в «Скарабей»...

Никогда еще Маркелосу не удавалось постичь, что прибавляют красивым женщинам украшения. И он удивлялся их мании — разумеется, красивых женщин (дурнушки и старухи в расчет не принимались, если бы они не красились и не украшались, то были бы в обществе чем-то вроде пугала) — вешать на себя драгоценные побрякушки. Он объяснял это увлечение массовым психозом, однако теперь, глядя, как колье посылает свой отблеск глазам Анеты, а зеленые глаза Анеты — созвездию белых и голубых камней, свисающих с золотой цепочки, Маркелос впервые почувствовал, что в вопросе об украшениях дело обстоит не совсем так, как он думал.

— А тебе к лицу! — сказал он с глубоким убеждением в голосе. — Чудо как хорошо! Только сходи к ювелиру, пусть исправит...

— Что? — спросила Анета, любуясь большим круглым сапфиром, расположенным в самом центре созвездия.

Маркелос зевнул, время было позднее.

— Да ту букву... Там, на обратной стороне...

Повернув сапфир, Анета увидела эту знаменитую букву, занимающую почти всю золотую пластину, которая держала на себе камень.

— Красиво, — сказала Анета. — Пусть будет так...

— С чужим именем?

— Какая разница? А потом я боюсь, что ювелир может испортить...

— Но как же... — недоумевал Маркелос.

— Да пусть... По крайней мере пока... Никто, кроме нас, не будет знать...

Маркелос снова зевнул.

— Дело твое... Хочешь — исправь, хочешь — оставь так... Мне-то все равно...

Анета не отрывала взгляда от выгравированной на золотой пластине буквы; она смотрела долго-долго, словно хотела прочитать какую-то важную тайну, — так по крайней мере показалось Маркелосу. Ее дивные зеленовато-голубые глаза сияли еще ярче перед зеркальной гладью сапфира, а в самых уголках сверкала влага от теплого золотого дождя, который недавно прошел...

— Ну вот... Дождик с солнцем пополам, — засмеялся Маркелос, неожиданно вспомнив народное присловье. — Носи, если уж так хотелось... Только чур, первый раз наденешь первого сентября.

Анета удивилась, и Маркелос объяснил ей причину.

Первого сентября откроется очередная сессия парламента. В этот день Маркелос принесет присягу.

Глава четвертая

Перед Маркелосом открылись двери не только в парламенте, но и в доме его покойного дяди. Бездетная вдова Праксителиса Калиманиса, та самая, которая помогала мужу издать присвоенные им статьи Аристоса Зезаса, решила, что Маркелос будет жить у нее, и приняла его как родного сына. Дама она была энергичная, располагала и деньгами и связями (на смену одному родственнику, стоящему у власти, обязательно приходил другой; так бывало всегда, и теперь, в новом правительстве, ее родственниками были и министр Скилакис, и еще двое влиятельных лиц). Сейчас, когда Маркелос (вылитый Праксителис!) начинал политическую карьеру, она вспомнила свою молодость, вспомнила, какие планы они строили тогда с Праксителисом. И сразу подумала, что должна помочь Маркелосу, что, пожалуй, не составит особого труда провести его в заместители министра связи; ведь министром был ее добрый знакомый Алекос Бузис. Первым шагом к достижению цели являлась реклама в прессе, а это опять-таки было вовсе нетрудно при ее обширных знакомствах в журналистских кругах. Таким образом, с первых же дней пребывания Маркелоса в Афинах газеты посвящали ему весьма лестные заметки, почти всегда с фотографиями, а одна газета выступила с серией статей, слагавших гимн известному аристократическому роду, который еще со времени основания новогреческого государства неизменно стоит на службе общества.

Номер этой газеты с тремя колонками дифирамбов и фотографией Маркелоса прибыл в провинцию, и сейчас его держал в руках один ученый старичок, считавшийся самым образованным среди местной интеллигенции — врачей, адвокатов, учителей, которые коротали вечера за беседой в аптеке господина Птолемея.

— Прекрасная фотография! — сказал его сосед-врач. — Я полагаю, что на церемонии приношения присяги будет присутствовать сам архиепископ.