Чудеса в Гарбузянах

Павел Максимович, поужинав, сидел на крыльце и курил, задумчиво смотря вдаль. То и дело изо рта его выпуская круглые кольца дыма, чем-то похожие на автомобильные колеса. Так во всяком случае показалось Семену Семеновичу…

— Добрый день, или скорее добрый вечер, сосед! Добрый вечер, дорогой! — начал Семен Семенович, улыбаясь ослепительно и приветливо.

— Вечер добрый, сосед! — учтиво ответил Павел Максимович. — Как поживаете?

— Да ничего, спасибо… А вы?

— Спасибо, тоже ничего…

— Вы знаете, сосед, — словно между прочим сказал Семен Семенович. — Я завтра как раз еду в район, в финотдел. Так могу заодно этот ребячий билет в сберкассу завести. Чтобы времени не терять. Ведь его же еще в Киев на проверку посылать будут. Давайте!

Павел Максимович как-то странно посмотрел на Семена Семеновича и сразу стал красным, как мак.

— Хм… — он опустил глаза, насупил брови, потом снова внимательно взглянул на соседа. — Хм… Не волнуйтесь, дорогой. Не волнуйтесь. Я на мотоцикле рано утром отвезу. Мне не трудно…

— Да зачем же, сосед, собственный бензин жечь? Когда я на колхозном «бобике»…

— А мне в район всё равно надо. В сельхозтехнику.

— Оп-па! Чего это вдруг, сосед?

— За тем самым, сосед, за чем и вам в финотдел.

Наступила напряженная тишина.

— Усматриваю в вашей настойчивости, сосед, скрытый смысл, — сузил глаза Семен Семенович.

— И я усматриваю. В вашей, сосед, настырности.

— Жалко, сосед, жалко, что вы так говорите.

— И мне очень жаль.

— Между прочим, если уж на то пошло, должен сосед, напомнить, что, когда дети покупали конфеты и тетка Галя, продавщица, дала им на сдачу лотерейный билет, то в общих деньгах было два рубля моего сына, а вашего — рубль с копейками. И только потому, что мой сын добрый и уступчивый, билет взял домой ваш сын.

— Ну, знаете, это, сосед, смешно. Причём тут два рубля и рубль с копейками? Не понимаю!

— А при том, что два рубля, извините, больше, чем рубль с копейками. Это еще в первом классе проходят. Жалко, что вы не понимаете.

— Но билет стоит пятьдесят копеек. И на рубль с копейками много купить не один даже, а по крайней мере, извините, два билета. Это тоже проходят в первом классе.

Снова наступила минута молчания.

— Так не даёте?

— Дураком бы был, если бы дал.

— Наоборот, сосед, наоборот… Был бы умным. Эх! Сколько живу рядом с вами и не знал, что вы, извините, такой!

— Это я, значит, такой?! Я?! Это я, значит, пришел к вам и начал выцыганивать билет! Ха! Ну, красиво! Кра-си-во!.. Вы, сосед…

— Это… Это не я, сосед, а вы, сосед… Вы! Вы! — даже захлебнулся Семен Семенович.

— Что?.. Что?.. — Павел Максимович сузил глаза. — Вы, кажется, хотите что-то сказать!.. Ну, говорите, говорите!

— Пусть вам ваш Бровко скажет! Я такого говорить не умею…

Они уже не говорили, а кричали.

Бровко, услышав, что хозяин, повысил голос, и сам зло загавкал на Семена Семеновича.

Бамбуры притихли.

Еще вчера горячо поздравляли они соседей с выигрышем и пели «Распрягайте, хлопцы, кони…», а сейчас, услыхав перебранку, уже тихо хихикали.

И не подумайте, пожалуйста, что у нас на Бамбурах живут люди плохие, недоброжелательные. Нет! Все люди хорошие. Только вы знаете, как развито у нашего народа чувство юмора. И это чувство ну просто заставляло в данный момент хихикать. Нельзя было удержаться.

Ребята как раз сидели у Цыгана в саду и ели яблоки. Минуту назад они оживленно обговаривали маршрут первого путешествия на собственном «Запорожце». Сашка Цыган настаивал на южном варианте: Херсон — Одесса — Крым. Марусик склонялся к западному: Львов — Ужгород — Закарпатье. А Журавль отстаивал восточный: Урал — БАМ — Владивосток.

Теперь они примолкли и, затаив дыхание, слушали родителей.

Слушали, опустив глаза, не решаясь посмотреть друг на друга.

Марусик вздохнул и положил надкушенное яблоко на траву. Журавль помедлил и тоже положил, хотя это уже был огрызок, а не яблоко. Сашка Цыган густо покраснел и закусил губу. В удрученном молчании выслушали они весь разговор до конца.

— Ну, я пойду, — не поднимая глаз, тихо сказал Марусик.

— И я… — вздохнул Журавль.

Сашка Цыган молча отвернулся.

У Семена Семеновича были белые глаза и темные пятна на лице.

— Чтобы… чтобы… чтобы ты больше не смел водиться с этим Цыганёнком! Слышишь! — запинаясь выкрикнул он, увидев сына.

У Марусика мелко задрожал подбородок, он хотел что-то сказать, но не смог, захлебнулся и громко заплакал.

— Вот-вот! Только и умеешь нюни распускать! — как чайник, кипел Семен Семенович. — Каждый может тебя обдурить. Никогда, никогда из тебя ничего не выйдет! Ничего ты в жизни не достигнешь. Никогда ничего иметь не будешь. Проживешь, как горох у дороги. Кто идёт, тот и сорвёт.

Долго еще извергался, как вулкан, Семен Семенович, пока мать Мария Емельяновна не остановила его.

— Хватит уже! Хватит! Доведешь его до того, что он заикаться начнет.

Совсем другая картина наблюдалась в хате Непорожних. Там наступательный бой вёл сын.

— Мне… мне… мне стыдно! — закричал он, вбегая в хату.

— Оп-па! — спокойно поднял голову отец и прищурил один глаз. — Что такое? Чего это вдруг застыдился? Ишь, какой стыдливый стал!