Чудеса в кастрюльке

Более робкая Анисья, став красной как рак, опустила голову. А Евдокия, прочитавшая недавно рассказ о первых христианах, пострадавших за веру, гордо заявила:

– Господь наш отец, и он вас накажет за богохульство.

В прежние времена так разговаривать с педагогами было невозможно. Классная, схватившись за сердце, побежала к директору, не забыв прошипеть Дусе:

– Ну смотри, теперь тебя точно из школы в ПТУ отправят, богомолка! Ты позоришь советских детей!

Евдокия осталась стоять у парты, а притихший класс уставился на девочку. Ее не любили в детском коллективе, но смелый ответ противной училке вызвал у одноклассников уважение.

– Влетит тебе по первое число, – вздохнул Костя Молотов, – она за директором понеслась, уходи домой, а мы скажем, что ты заболела, ветрянка. Ну температура вроде, бред начался, сама не понимаешь, чего несешь. Давай ушмыгивай, авось обойдется, какой с больной спрос.

В школе и впрямь бушевала ветряная оспа. Класс одобрительно загудел, но Дуся спокойно ответила:

– Нет, мне вера лгать не позволяет.

Подобная позиция вызывала уважение, и школьники стали ждать развязки. Она наступила через пару минут.

– Видать, здорово ты, Дуська, Валентину Никитичну обозлила, – сообщил сидящий у окна Миша Сайкин, – вон не нашла Раису Ивановну в кабинете и домой к ней побегла.

Дети бросились к подоконникам и увидели, как классная быстро пересекает улицу. Директриса жила в двух шагах от школы.

Не успела Валентина Никитична дойти до середины шоссе, как из-за угла вылетел грузовик и сшиб тетку. Все произошло так быстро, что никто и вскрикнуть не успел.

Ребята не выдали Дусю. Когда тело увезли в морг, приехавшая милиция начала задавать вопросы: куда побежала Валентина Никитична? Зачем? Но предателей не нашлось. Дети только пожимали плечами.

– Не знаем, – говорили они, – вышла, и все. После похорон к Дусе подошел Миша Сайкин и тихо сказал:

– Слышь, может, он и впрямь есть, бог твой? Вон как Вальку-то наказал!

Евдокия ничего не сказала, но в душе приняла твердое решение: закончит десятилетку и уйдет в монастырь, Анисья, естественно, отправится с ней. Так они и сделали, удалились от мира и никогда не пожалели о принятом решении.

Ежиремия был младше сестер и не такой простодушный. С детских лет мальчик умело лавировал между грозным отцом и школьными приятелями. Отправляясь на занятия, стаскивал с шеи цепочку с крестиком и преспокойно заявил на комсомольском собрании:

– Моя семья ходит в церковь, но я атеист. Получив комсомольский значок, мальчик оправдался перед отцом:

– Это я ради тебя прикинулся таким, как они, чтобы скандала не вышло.

Варфоломей убрал ремень и велел сыну:

– Иди помоги сестрам пол помыть.

Ежи молча пошел за водой. Он великолепно знал, что никогда, ни за что в жизни не отправится в монастырь. Нет, его ждет иная дорога, он станет врачом. А чтобы поступить в институт, требуется иметь в кармане маленькую красную книжонку с буковками ВЛКСМ. «Несоюзная» молодежь шансов на вступительных экзаменах не имела. Кстати, учился паренек отлично, с легкостью схватывая науки, недоступные сестрам.

– Он был таким изворотливым, – качала головой Евдокия, – порой и понять нельзя: говорит правду или фантазирует. Даже отца постоянно вводил в заблуждение.

Перейдя в девятый класс, мальчик записался в кружок юного медика при одном из институтов. Занятия там проходили по вечерам. Великолепно понимая, что отец никогда не разрешит посещать их, Ежи сообщил Варфоломею, будто желает заниматься, чтобы поступать в духовную семинарию. Не заподозривший ничего плохого отец милостиво кивнул головой, и сын обрел свободу.

– Самое интересное, – вздохнула Евдокия, – что, приходя вечером домой, он в подробностях рассказывал нам о том, какие сведения почерпнул сегодня из церковных книг, и только через несколько лет, после первой сессии, мы узнали правду.

Когда истина дошла до Варфоломея, разразился дикий скандал. Отец явился к ректору и потребовал немедленно выгнать непокорного сына. Но доктора наук было трудно запугать божьей карой. Профессор вызвал юношу и сказал:

– Ваш отец настаивает на отчислении. Побледнев, первокурсник ответил:

– Я мечтаю стать врачом и ради этого готов порвать со своей семьей!

Варфоломей проклял сына, а ректор, потрясенный совершенно шекспировскими событиями, велел выделить парню место в общежитии. Потом мальчик сменил паспорт, превратив неудобоваримое имя Ежиремия в короткое Ежи. С отцом он больше не встречался, на похороны к нему не пришел, но с сестрами поддерживал хорошие отношения, старался помочь им.

– Ежи хороший человек, – объясняла Евдокия, – только две беды в нем. Слишком большой выдумщик, иногда такое накрутит, только диву даешься… и, конечно, женщины.

– Он был охоч до дамского пола? – поинтересовалась я.

Евдокия развела руками:

– Ежи не умел справляться со страстями, не имел никаких моральных препон. Знаете, мы год не разговаривали. Правда, это было давно. Девушка ему одна понравилась, из монастыря. И, что самое неприятное, он ей тоже приглянулся. Еле-еле дело замяли, слава создателю, младенец мертвым родился.