Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Сложная бюрократическая система действовала бесперебойно все семьдесят четыре года советской власти. Та ужасная больничка, в которой лежал Д. Е., была все же намного лучше, чем районные больницы: в ней и лекарства, и аппаратура были посовременней, а что касается врачей, то тут, как повезет. Например, главный хирург в больнице АН был хороший специалист.

Но тут я отвлеклась от темы «жизнь Д. Е. после отъезда сына».

В годы перестройки пал железный занавес и появилась возможность ездить на Запад — для Д. Е. побывать в Германии, где он прожил детство и отрочество. И мы с ним проводили в этой стране много времени. Уже при Горбачеве поездки на Запад были разрешены, если за это платили немцы.

А те помнили Д. Е. еще по послевоенным временам, ведь он написал тогда, первый и единственный, о Генеральском заговоре 1944 года, цель которого была убрать Гитлера.

Во «вздыбленной» Германии 1980-х Д. Е. буквально оживал: мог участвовать во всякого рода дебатах, коллоквиумах, собраниях, обсуждениях и даже прочесть лекцию в университете.

Лектор он был прекрасный — для любой аудитории. Как-то Д. Е. от общества «Знание» решился сопровождать немецких туристов в путешествии по Волге — проводить с ними нечто вроде политзанятий. Туристы из ФРГ прилетали либо в Казань, либо в Астрахань. Если в Казань, то плыли оттуда на пароходе в Астрахань, а если в Астрахань, то плыли в Казань. И потом улетали к себе в ФРГ. Естественно, я поехала с мужем.

Итак, лето, Волга, туристический пароход, сравнительно недорогая экскурсия для граждан ФРГ. Но кто из нормальных людей захочет пойти в душный салон, слушать беседу на политическую тему? А Д. Е. слушали, не хотели расходиться. Стульев не хватало, тащили их отовсюду. Слушали стоя. После окончания лекции записывали номер нашего московского телефона. Двое немолодых немцев приходили потом к нам домой, а после того, как мы сами приехали в Кассель, где год назад К&M участвовали в выставке Dokumenta, сняли нам комнату и даже оплатили все расходы по нашему пребыванию в этом городе.

Для меня все поездки в Германию были мукой мученической, ведь и мне приходилось произносить речи, выступать на чужом для меня языке. А я уже была в ту пору не таким молодым человеком, да еще предпочитающим выражать свои мысли на бумаге.

Но главное, поездки происходили в те годы, когда люди могли свободно разговаривать и на моей родине.

И тут, в обстановке свободы, возникла еще одна проблема: подчинив свои интересы интересам мужа, я в одном была непреклонна — не желала эмигрировать, а он, больной, мечтал покинуть Россию во что бы то ни стало. Согласен был уехать, куда только можно: в Германию, страну своего детства; в США, где жил Алик; в Израиль — как еврей и куда уехал его любимый младший брат Азар с женой Марой, близкие нам люди. Но тут я встала насмерть. Понимала, что стоит нам осесть, например, в Германии, как мы окажемся на положении всех «понаехавших» — эмигрантов. То же произойдет и в Израиле, где погиб и Абрам Биргер — наш друг, один из известнейших у нас инженеров-новаторов. В Израиле он нанялся к местному арабу, который заставил его целыми днями ходить по жаре и строить черт знает что. Через несколько лет такой жизни Биргер умер. Умер еще совсем молодым. Что касается США, то и там нас ожидала окаянная эмигрантская жизнь, да еще, вероятно, ужасная обида на собственного сына, который не согласился бы бросить свои дела и сидеть с несчастными родителями.

И все же Германия дала мне много. Именно там я поняла, как люди боятся перемен и в глубине души жаждут стабильности, даже если им эта стабильность кажется плохой, несправедливой, просто-таки невыносимой. Часто бывая в Восточном Берлине, я видела, как наши немецкие друзья, все без исключения, завидовали немцам с Запада.

Каждый вечер немцы из Восточного Берлина садились перед телевизорами и смотрели на роскошный, бурлящий, весь в огненных рекламах и полный праздничной толпы Западный Берлин.

Но вот стена пала, и Берлин воссоединился. И что же? Восточные немцы, и старики, и молодые, молча вздыхали. Ненавистная стабильность была разрушена — а они втихомолку сокрушались. «Чем вы недовольны? — спрашивала я у молоденькой студентки из бывшей ГДР. — Вы же учитесь в Западной Германии, получите диплом в западногерманском университете. А раньше только мечтали о том, чтобы хоть разок съездить на Запад, хоть немного там поработать». Девушка долго молчала, потом сказала: «Все равно страшно. Мы ведь чувствуем себя людьми второго сорта. Пусть уж лучше будет по-старому».

Повторяю, волею судеб мы с Д. Е. оказались в ГДР в те дни, когда само это название «Германская Демократическая Республика» навсегда исчезло с географических карт мира.

Помню, мы сидели в Потсдаме, в кафе, когда нам сказали, что рядом здание немецкой Штази — Комитета государственной безопасности — и что оно с боем захвачено народом, можно на все это взглянуть своими глазами. Муж никуда идти не захотел, а я захотела.