Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Эта повесть Бёлля так же, как и следующая «Хлеб ранних лет», вышли в переводе Д. Мельникова и Л. Черной, хотя Мельников (псевдоним мужа) их не переводил. Итак, все началось с Бёлля…

И далее я продолжала успешно переводить Бёлля — тогдашнюю литературную звезду. Бёлля в ту пору открыли не только в Западной Германии, но и во многих странах Европы, а у нас он стал, пожалуй, самым востребованным западным писателем.

Правильно говорят: лиха беда начало… После переводов Бёлля, чрезвычайно дружелюбно встреченных в издательстве «ИЛ» и с восторгом раскупленных читателями, я стала переводить и других авторов, преимущественно писателей ФРГ.

Моя бурная деятельность переводчика через несколько долгих лет завершилась хеппи-эндом… — меня приняли в Союз советских писателей. И этот Союз, основанный Горьким еще в 1934 году, на первом писательском съезде, дал мне то, в чем я больше всего нуждалась, — статус в совковом обществе, иными словами, положение. И при этом высокий статус и довольно-таки высокое положение. И, соответственно, массу всяких привилегий-подачек от властей.

Попасть в СП переводчику не с языков народов СССР было не так-то легко. Но тут пригодилась моя старая работа международницы.

На заседание приемной комиссии пришел Борис Слуцкий и рассказал, что я в годы войны полемизировала с самим… Геббельсом. И это произвело надлежащий эффект: меня приняли единогласно.

Несколько слов о СП — если кто успел позабыть, какой мощной организацией был тогда этот Союз: у СП имелась гигантская недвижимость, Дома творчества во всех республиках, а главное для меня, в Подмосковье, в Переделкине и в Малеевке, а также в Латвии, в Дубултах. В этих Домах творчества можно было жить на всем готовом по многу месяцев в году. При этом вы имели там отдельную комнату, что и не снилось обычным людям даже в дорогих советских санаториях. Были там и вполне приличное, трехразовое питание, и даже дежурная медсестра, а то и врач.

Летом или осенью можно было отправиться со своей половиной на месячишко, допустим, в Ялту, или в Гагры, или в Батуми. Там тоже имелись писательские Дома творчества…

Наконец, благодаря Союзу писателей мне удалось получить если не дачу (дачи писателям тоже строили!), то хотя бы квартирку в писательском поселке Красновидове, что тоже казалось в ту пору неслыханной роскошью.

Была в СП, конечно, своя иерархия. Я оказалась на низшей ее ступени. Но меня и это вполне устраивало.

На первых порах товарищи по переводам, как я уже писала, приняли меня враждебно, что удивляло и обескураживало — особенно по контрасту с журналистами-международниками, которые некогда чрезвычайно дружелюбно отнеслись к еще совсем юной Л. Черной… Соответственно, я не очень-то скоро стала своей в переводческой среде и не очень-то скоро поняла, кто есть кто, who is who…

Естественно, самым непосредственным образом я столкнулась с переводчиками с немецкого. К сожалению, часть этой «могучей кучки», которая группировалась вокруг супругов Вильмонтов, так и осталась мне несимпатичной.

Сам Николай Николаевич Вильмонт переводил стихи старых немецких поэтов, переведенных еще русскими классиками. Его жена Наталья Манн[22] считалась главной переводчицей наиболее значительных романов, созданных в догитлеровской Германии. И уже подросла их дочь, Екатерина Вильмонт, которую они, как все знали, воспитывали особенным образом — во всяком случае не отдали в университет, дабы не испортить девочке вкус и самобытность. В школу, очевидно, тоже пускали не очень охотно. Однако уже при жизни стариков Катя, получившая домашнее воспитание, фигурировала как первоклассная переводчица. А с 1995 года, что явствует из интернета, стала писать довольно пошлые, но востребованные и сильно денежные любовно-детективные романы…

Не пользовался моей симпатией и другой переводчик с немецкого — Соломон Апт, примкнувший вначале к «могучей кучке» Вильмонтов. Этот невзрачный юноша женился еще в годы войны на русской красавице, в будущем литературном критике Екатерине Стариковой. В первое время в литературной среде его называли не иначе, как «Моня, муж Кати Стариковой». В мое время он стал переводчиком номер 1. Однако, как я понимаю, претендовал на большее — хотел считаться серьезным ученым и видным лингвистом… Но в ту пору появились уже такие таланты, как филолог и полиглот Сергей Аверинцев и молодой Михаил Гаспаров, ставший уже в 1990 году академиком РАН, членкором АН СССР, доктором филологических наук, автором фундаментальных работ о русском и европейском стихосложении.

К сожалению, и блистательный Михаил Гаспаров, и блистательный Сергей Аверинцев прожили не так уж долго.

Апт долгое время жил в Красновидове, в двух шагах от меня, в одном доме с молодым драматургом Григорием Гориным. Обитал Апт на втором этаже, что считалось престижным, а Горин — на первом, что считалось непрестижным. Однако вокруг Горина кипела жизнь, а в квартире Апта царила скука…

Но, может быть, я пристрастна к Апту?