Чудесники

Подозвал Гараську и ни с того ни с сего так щелкнул его по затылку, что у мальчишки на шишке вскочил среди стриженых волос ежик.

А на другой день прибежали с ревом его двояшки, и у каждого на маковке по два ежика!

— Это вы откуда достали?

— В лесу это, тятька, — пожаловались ребята, а уж как они добыли эти украшения, так и не сказали, сколько отец ни допытывал.

На следующий день, не меняя привычки, Никифор трахнул Гараську по щеке так, что припухла.

И тут же к вечеру у его двояшек обе щеки раздулись!

Ручьями слезы мальчишки лили, а по какой такой причине и отчего на них отразились побои, нанесенные их отцом Гараське, так ведь и не признались.

«Тут дело нечисто», — встревожился кулак, и опыты прекратил. Иной раз замахнется сгоряча, хочет по привычке дать затрещину батрачонку, да сам себя за руку удержит. Своих детей жалко.

— Ф-фу ты, чертовщина какая… Ни тебе воли, ни тебе удовольствия… Что это за ПСР такая? Были когда-то эсеры, да, видать, не то… та партия за богатых мужиков стояла, а эта за батрачонка моим ребятам шишки бьет!

Долго чесал в загривке кулак и решил — лучше не связываться.

— Ну ты, Дохлый карась! — крикнул он во все горло на Гараську. — Ты мне больше под руку не попадайся! Рук я об тебя марать не могу! Себе дороже. Понял?

И с тех пор Гараське стало чуть-чуть легче. Голова перестала болеть, и в ушах меньше шумело. А то беда была, спать не мог. Ну будто муравьи в ушах, забрались и точат и точат.

Повеселел немножко Гараська.

И его дружки-жалельщики Сережка и Степан, встречая его, радостно улыбались:

— Ничего, Гарась, ничего. Лучше заживем. Дай срок!

Кому медку, кому деготьку

Вскоре многие познакомились с новой партией.

Сидел как-то Иван Кочетков в сельсовете, толковали они с Тимофеем, как им объединить бедноту, и вдруг приходит с жалобой поп Акакий.

— Я к вам, власть предержащие. Извольте почитать, чья прокламация? — И предъявляет написанный на какой-то картонке плакат:

Религия — дурман для народа.

Не жалей, ребята, поповского сада и огорода!

— Гм, — сказал, покрутив усы, Тимофей, — лозунг правильный, а вывод странный.

— Более чем странный, — взвизгнул поп, — морковь повыдергана, вишни оборваны!

— Ребячье баловство, — пожал плечами Тимофей.

— Какое же баловство, самая настоящая экспроприация! С угрозами. Вот, полюбуйтесь, какое я требование накануне получил. — И поп Акакий предъявил бумажку, на которой печатными буквами было написано:

Пожадничал для больной меда — пеняй на себя, долгогривая порода!

— Гм, — смутился Тимофей и еще покрутил усы, — весьма невежливо… конечно. А кому это вы, батюшка, не дали медку?

— Старушке одной, хворой Агафье, вы ее знаете, — ответил поп, — была когда-то у меня в услужении. Чего ее медом раскармливать? Все равно не нынче-завтра преставится… Сами понимаете — не в коня корм…

— Кто же это за нее заступается? — покрутил ус Тимофей. — Кругом одинокая старушка, сильной родни нет, один только и есть внучонок Данилка, да и тот слабосилен… Не велик застой!

— Так ведь это же не один кто-то, а партия! Вы полюбуйтесь, вот выписка из постановления, — предъявил поп Акакий третий документ.

«Решили и постановили — запросить у попа Акакия немного меду для хворой бабушки Агафьи, очень ей перед смертью медку отведать хочется. „Обязательно, — говорит, — с батюшкиной пасеки, духовного“. Поручить получить Данилу Фокину.

Председатель ПСР

Секретарь».

Подписи опять неразборчиво.

— Та-ак! — удивился Тимофей. — Новая партия у нас объявилась, ты слыхал, товарищ Кочетков?

Иван Кочетков только покачал головой и отвернулся, чтобы скрыть усмешку.

— А может быть, Агафье-то стоило бы вам послать медку? Столько лет на вашу семью проработала, — сказал он негромко.

А поп Акакий так и вскинулся, так и завопил:

— Я насилию не уступлю! Я террору не поддамся! Прошли времена «грабь награбленное»! Я вас к порядку призову! Нет правды на местах, но есть она повыше!

И еще что-то кричал.

— Да вы успокойтесь, батюшка, — сказал ему вежливо Тимофей, — мы самоуправства не поощряем. Оставьте документики, мы в этом деле разберемся.

И когда обозленный поп ушел, обратился к Кочеткову:

— Ну, что ты скажешь, Иван? Это что еще за подпольная организация появилась такая вредная?

— Не знаю, дружище, но если она Агафье медку, попу деготьку, значит для пролетариата не очень вредная.

— Председатель у них есть, секретарь… Заседания… Вот так штука. Я здесь советская власть, и меня на заседания не зовут и в президиум не сажают. Дожил!

Кочетков рассмеялся и ничего не ответил Тимофею.

Так страшней

А рассмеялся Иван Кочетков потому, что вспомнил, как недавно, сам того не ведая, наверное, побывал на заседании этой таинственной партии.