Чудесное мгновение

Можно еще понять попытку Матханова найти себе оправдание в глазах простых людей, его жалкий лепет о том, что «ничего не изменилось сегодня. Это не моя вина, что кто-то украдкой хотел вытереть грязное место полой моей черкески».

Но никак нельзя примириться с тем, что Казгирей Матханов, оказавшись перед большими испытаниями, вдруг решает уехать в Мекку. Такое завершение его судьбы выглядит искусственным.

Речь идет об определенном характере и его конкретном развитии. Матханов, каким его изобразил Кешоков, не мог закончить свой путь так, как об этом рассказано в последней главе. Он достаточно тверд и честен с самим собой. Такие или отряхивали со своих ног религиозно-националистический прах и переходили на сторону большевиков, или становились открытыми буржуазно-националистическими врагами Советской власти.

Идеи и заблуждения Матханова, несомненно отражающие заблуждения многих мусульман — участников революции и гражданской войны, служат тем негативным началом, в борьбе с которым раскрываются лучшие черты и чаяния народа и героев, выражающих передовые устремления этого народа.

Каждый из этих героев — революционных борцов запоминается. И за некоторыми из них стоят реальные исторические прототипы. Так, в биографии и образе Инала Маремканова узнаются отдельные черты ставшего впоследствии популярным далеко за пределами своей республики революционного и государственного деятеля Кабардино-Балкарии Бетала Калмыкова. Но образ Инала не претендует на точное воспроизведение портрета этого деятеля. В нем лишь творчески использован ряд фактов из жизни последнего. Правда, пользуясь неоспоримым правом творческого вымысла, Кешоков, к сожалению, несколько превысил это право: вряд ли закономерно было «назначать» вымышленного героя Инала Маремканова именно на пост председателя Нальчикского окружного ревкома, который, как общеизвестно — и по памяти, и по «Истории Кабарды», — в то время занимал реальный Бетал Калмыков. И это тем более досадно, что в подобном точном «назначении», способном лишь вызвать у читателя недоумение, никакой сюжетной необходимости не было.

Но независимо от отношения к его прототипам образ Инала Маремканова своеобразен и интересен.

Рассказывая о детских и юношеских годах этого бедняцкого сына, писатель как бы выхватывает лучом прожектора из его прошлого наиболее выразительные эпизоды, в которых складывались и проявлялись черты его характера.

Вы обращаете внимание на то, что во время трагически закончившейся ссоры между его отцом и отцом Казгирея «сверкнули косоватые глаза… всегда хмурого четырнадцатилетнего Инала», на то, что подросток «хмуро думает» о гибели отца и об ответственности, легшей на него в поддержании семьи и родовой чести.

Вот юноша Инал, столкнувшись на вечеринке с кровником, с суровым спокойствием и великолепным самообладанием не поддается провокациям ревнителей традиций, науськивающих его на противника. С той же суровой пытливостью он приглядывается к работе слесаря Коломейцева и прислушивается к речам этого русского пролетария, профессионального революционера, передавшего ему свой рабочий инструмент и вдохнувшего в него свои идеи.

Наиболее ярко образ Инала раскрывается в его взаимоотношениях с Казгиреем Матхановым. И не столько в речах, которые он произносит, сколько в эмоциональном подтексте этих речей и всего его поведения по отношению к Казгирею, своему бывшему другу, мечтательность и одухотворенность которого так сильно притягивали к нему замкнутого и трезвого Инала в годы отрочества.

Теперь Инал — этот коренастый человек с неулыбчивым лицом, кабардинец комиссар в кожанке — с резкой прямолинейностью разоблачает иллюзорность и вредность идей, проповедуемых его бывшим товарищем, борется против него и за него.

У Инала колючий, тяжелый характер, с трудом подчиняющийся, — но во имя революции все же подчиняющийся! — тому политическому такту, который требовал Ленин от коммунистов, возглавляющих борьбу в мусульманских областях. И Кешоков дает нам возможность ощутить сложность и противоречивость этого характера при его кажущейся однолинейности.

В кабардинской, да и не только в кабардинской, а во всех литературах, создаваемых народами, которым помог завоевать свободу и культуру революционный русский пролетариат, популярен персонаж: русский революционер, друг и наставник героя поэмы, повести или романа о дореволюционных временах или годах гражданской войны. Это не благодетель-миссионер, просвещающий «туземцев», а всего лишь более опытный товарищ по классу, отдающий свои силы и жизнь борьбе за освобождение трудящихся в отсталых краях, без свободы которых он не мыслит собственной свободы, свободы русского народа.

От того, что в некоторых произведениях этот персонаж превращен в схематическую фигуру, не умаляется жизненная реальность такого русского революционера и важность его роли в развитии революционного движения и воспитании революционных кадров в национальных областях бывшей царской России.