Чудесные занятия

Минос. Бык бросился, как пламень, пожирающий посевы, на нее. Но огненная золотая вспышка погасла тут же. И на расстоянии Акст услыхал стенание Пасифаи. Растерзанная, полная блаженства, она, как в забытье, кричала имена, какие-то названия, перечисляла ранги и чины. Потом раздался вскрик услады, а за ним — то сладострастное царицы бормотанье, что для меня до сей поры — как шелест листьев лавра или шафрана запах. И это — все, Акст умер, не закончив слова. Я помню это слово: «улыбалась…»

Ариадна. Он вспоминал о ней.

Минос. Не знаю.

Ариадна. Бык с севера пришел, багровый и громадный. Я это говорю и будто бы выплевываю косточки голубки жареной иль рыбью чешую. Я не желаю эти повторять слова, но ты мне набиваешь рот живым их мясом Я ощущаю, как пурпурная горячая слюна и сок лимонный жгут мне небо. О царь, отец мой, Минотавр жив, он здесь, но ты его наказываешь страшно!

Минос. Я тоже жив и тоже здесь, и он меня наказывает страшно в такой вот день, что год за годом ко мне приходит вместе с кораблем рыданий, и в этот день мне надо быть царем.

Ариадна. Они, наверное, уже в пути.

Минос. А он, голодный, в ярости там мечется по галереям лабиринта, который солнцу не дает упасть на его блеклую без света морду. Ты слышишь? Какой шум! Как будто точит он о мрамор свой двойной кинжал!

Ариадна. Он был всегда так тих и молчалив.

Минос. Спроси об этом тени съеденных афинских граждан. И тени девушек светловолосых расспроси.

Ариадна. Но как же ему жить без пищи? Гнев зарождается в любом голодном человеке. Он во дворце бродил покорный и безмолвный и спал на ворохе сухой листвы. Мне не велели с ним вести беседы, но, бывало, мы издали глядели друг на друга, и он тогда так тихо голову свою багровую опустит и лишь его рога белейшие повернуты ко мне, как два косящих глаза мраморных божков.

Минос. Он не кичился силою и вел свой тайный счет подавленным порывам гнева. Но надо было в камень его одеть, чтоб не сломал он скипетр в моих руках.

Ариадна. Я видела, как шел он в заточенье.

Минос. Женщина не может видеть. Она лишь видит сны.

Ариадна. Нет, царь, сны видеть наяву — удел героев и богов. Ведь сам ты видишь днем не день, а ночь и страхи и Минотавра, коего ты сам соткал из нитей черных бессонницы. Кто превратил его в чудовище? Они, сновидения твои. Кто дал ему тех первых девушек и юношей, что были вывезены силой из Афин? Он — твое тайное невольное творение, как тень, отброшенная древом, есть след ночных древесных страхов.

Минос. Афиняне из лабиринта не вернулись.

Ариадна. Никто не знает, что там — мир многообразия иль многообразие смерти. В тебе самом есть лабиринт, наполненный жестокими терзаниями. Народ же видит в лабиринте сонм божеств земных, безбрежный путь в геенну. Мой лабиринт безоблачен и пуст, и там не греет солнце, а в тупиках глухих садов немые птицы кружат над моим чудо-братом, спящим возле какой-нибудь колонны.

Минос. Ну и ступай к нему. Ты упрекать горазда. Ты мне близка и далека. Я должен был бы вместе вас в темницу заточить, ему тебя оставить на съедение. Я еще в силах это сделать, Ариадна.

Ариадна. Нет, ты же знаешь, что не в силах. Мы — по эту сторону камней. Воздвигнута стена в груди, что отделяет сердце черное от утреннего солнца; изгородь искусная, что пролегает между нашими мирами. Мне не дает ступить ни шагу странный, коварный ужас. Могу я думать о садах, об узнике двурогом, но сердце вдруг слабеет перед тайной. Хочу узнать, увидеть сон свой полуденный. Хочу соединиться с ним, увериться в себе! Но на краю мечты я отступаю, как с берега волна, и соглашаюсь со своим неведением постыдным, где бьются вместе ужас сладостный и вечная надежда.

Минос. Они уже подходят к берегу.

Ариадна. Свобода! О, войти туда легко и просто. Сколько раз я добиралась до развилки, где ход сбивает с толку, вводит в заблуждение.

Минос. Они придут, залитые слезами, как все былые годы. Юноши поддержат девушек и их утешат и позабудут собственные страхи.

Ариадна. Там мне придется задержаться, со мной останутся лишь устремленность и вожделения тоска невольная. О брат единственный, о чудище, способное быть более одиноким, чем я сама, набросившее покрывало страха на мою впервые пробудившуюся нежность! О лоб багровый и ужасный!

Минос. Теперь царица — ты.

Ариадна. Теперь не знаю, кто я.

Сцена II

Группа предназначенных Минотавру пленников стоит поодаль, они смотрят на лабиринт. Тезей приближается один и, прежде чем обратиться к царю, пристально глядит на Ариадну. Она отступает и прислоняется к стене. Солнце уже в зените, небо слепит своею яркой синевою.