Чудесные занятия

– Кто знает, – сказала она. – Возможно, такие крайности и оправдали бы себя до конца. Может быть, это был бы единственный выход из тупика.

– И к какому же концу могут привести, по-вашему, такие крайности? – устало спросил Лучо.

– Не знаю, ничего не знаю, я только боюсь. Я тоже, наверное, потеряла бы терпение, если бы кто-нибудь со мной разговаривал так, но бывают такие дни, когда… Да, дни. И ночи.

– Ага, – сказал Лучо, поднося спичку к сигарете. – Еще и ночью, конечно.

– Да.

– Но не тогда, когда вы одни.

– Так же, когда и одна.

– Так же, когда и одна, ага.

– Поймите меня, я хочу сказать, что…

– Хорошо, – сказал Лучо, допивая кофе. – Очень вкусный, очень горячий. Что нам и требуется в такой вот день!

– Спасибо, – просто сказала она, и Лучо взглянул на нее, потому что совсем не собирался ее благодарить, просто испытывал чувство признательности за этот миг отдыха, за то, что поручень наконец себя исчерпал.

– При том, что у меня не возникло плохих или неприятных ощущений во время этого, – сказала, словно угадав, Дина. – Не важно, что вы мне не поверите, но в первый раз во время этого я не испытала плохих или неприятных ощущений.

– В первый раз – что?

– Сами знаете, но я бы не сказала, что это было плохо или неприятно.

– Когда они принимались?..

– Да, когда они снова принимались, и не было в этом ничего плохого или неприятного.

– Вас когда-нибудь задерживали за это? – спросил Лучо, медленно опуская чашку, стремясь попасть прямо в центр блюдечка. Ну что ты к ней пристал, че?..

– Нет, никогда, наоборот… Бывало другое. Я вам уже говорила: некоторые думают, что я это делаю намеренно, и сами начинают то же, как вы. Или же приходят в негодование, как женщины, и приходится выбегать из магазина или из кафе, выходить на первой же остановке.

– Не плачь, – сказал Лучо. – Слезами горю не поможешь.

– Я не хочу плакать, – сказала Дина, – но я никогда и ни с кем не могла поговорить так после… Никто мне не верит, никто не может поверить. Даже вы мне не верите. Просто вы добрый и не хотите причинить мне зла.

– Сейчас я тебе верю, – сказал Лучо. – Две минуты тому назад я был как другие. Ты, пожалуй, должна бы смеяться, а не плакать.

– Вот видите, – произнесла Дина, закрыв глаза, – вот видите: все – бесполезно. Даже вы, хотя и говорите, что верите мне. Это полнейшее безумие.

– Ты обращалась к врачам?

– Да. Одно и то же: транквилизаторы, смена климата. Это самообман – лишь на несколько дней. Начинаешь думать, что…

– Да, – сказал Лучо, протягивая ей сигарету. – Постой-ка, а ну-ка, как они себя поведут?

Дина взяла сигарету большим и указательным пальцами, а безымянный и мизинец сделали одновременно попытку переплестись с пальцами Лучо, а он, пристально глядя, протягивал ей свою руку. Освободившись от сигареты, все его пять пальцев скользнули по маленькой смуглой руке, почти что обхватили ее и медленно принялись ее ласкать, а затем ручонка выскользнула и, охваченная дрожью, оказалась на свободе; сигарета упала прямо в чашку. Внезапно Дина закрыла лицо руками и, наклонившись над столом, согнулась в приступе икоты, похожей на рвоту или рыдание.

– Пожалуйста, – сказал Лучо, подняв голову, – пожалуйста, не надо. Не надо плакать, это так глупо.

– Я и не хочу плакать, – вымолвила Дина. – Я не должна была бы плакать, наоборот, но вот видишь.

– Выпей, тебе станет лучше, он горячий, а себе я сделаю другой, подожди, я вымою чашку.

– Нет, позволь мне.

Они поднялись одновременно и оказались у края стола. Лучо поставил грязную чашку назад – на скатерть; у обоих руки, как плети, безвольно висели вдоль тела и лишь губы слегка касались друг друга. Лучо окинул взглядом лицо Дины: закрытые глаза и бегущие по щекам слезы.

– Может быть, – пробормотал Лучо, – может быть, именно этим мы и должны заняться, это единственное, что в наших силах, а тогда…

– Нет, не надо, пожалуйста, – сказала Дина, не шевелясь и не открывая глаз. – Ты не знаешь, что… Нет, лучше – не надо, лучше – не надо.