Чудесный шар

– Так, так… А нэ можу ли я узнать, где вы вчились?

– В гимназии, университете, за границей…

– Так, так… («Пустили бы за границу купецкого сына!») И на якую должность, ваше высокоблагородие, вывчились?

– На физика.

– На физика?.. Бачьте… Це як же? Выше будет майора?

Дмитрий невольно улыбнулся.

– Какой физик… В столице профессор Ломоносов поважнее будет генералов и сенаторов…

– Прохвесор… Ишь ты… – уважительно протянул Семен. – Вы с ими знакомы были али слыхали про их?..

– Еще бы не знаком! Я у него в адъюнктах был, да видишь…

– Адъюн… адъюнт?! Это як же понимать, сударь?

– По-русски сказать – помощник. – Высокий белый лоб узника покрыли скорбные морщины.

– А вы, ваше высокоблагородие, не убивайтесь. Тiльки из могилы не выходят… («Проговорився! У прохвесора в помощниках ходил! От так купецкий сын!..») А где же ваш батько будут?

– Умер. Проторговался и умер.

– Царствие им небесное! – широко перекрестился Семен. («Бачь, як на своем стоить… Та мы тебя вытягнем на чистую воду…») Тюремщик наивничал, пряча лукавую улыбку под висячими седыми усами. – А шо, ваше высокоблагородие, як бы вас выпустили, а я бы с вами повидаться у Пытери прийшов? Думается мiни, що старого дурня и блызенько бы до вас не подпустили?

Дмитрий с тоской взглянул на оконную решетку.

– Эх, Семен… Будь я на свободе, я бы тебе последнее отдал за доброту твою.

– А мiни много и нэ треба! Мiни бы карбованцiв[60] хоть сорок… Я б на Вкраiну поiхав… Родных, мабуть, знайшов… Глянул бы на них, поки ще нэ вмер…

И у Семена Кулибабы, матерого тюремщика, тяжелую руку которого хорошо знали арестанты, – и у него была мечта. Голос его смягчался, когда он говорил о родной Украине, «неньке-Вкраiне», хотя Кулибаба прекрасно понимал, что легкую тюремную службу никогда не променяет на тяжелый труд хлебопашца.

Ракитин с невольным сочувствием поглядел на Семена:

– Будь возможность, я бы сотню не пожалел дать…

Семен встал и торжественно поклонился в пояс:

– Покорнейше благодарим, ваше высокоблагородие!

– Да ведь не получил!

– Получим, – уверенно возразил Кулибаба. – Суленого три года ждуть.

Тюремщик побежал к коменданту. Трофим Агеич обедал. Перед ним стояла тарелка с борщом, бутылки и графинчики. Но майор не ел и не пил, а смотрел в пространство, рассеянно барабаня пальцами по столу.

– А, Семён… – по привычке молвил Рукавицын.

– Та я ж скiльки разiв просыл ваше благородие… – плаксиво затянул Кулибаба.

Майор рассмеялся. Антонина Григорьевна благодарно взглянула на Семена.

«Может, и аппетит явится», – подумала она.

Тюремщик на цыпочках подошел к коменданту.

– Усе разведал, ваше благородие, – таинственно зашептал он. – За границей вчился… У прохвесора в помощниках ходил, в каких-то ад… ад… адъютантах! А прохвесор у Пытери самый главный, усех сенахтуров и енералов важнее…

– В адъютантах у самого главного в Питере?!

Рукавицын был очень высокого мнения об адъютантах. Он помнил, как у них в полку молодой князь Толубеев заворачивал всеми делами, совершенно не считаясь с мнениями полковника. Майор остолбенело смотрел на Семена, машинально вертя в руках серебряную ложку. Он, так же, как и Кулибаба, не понимал, что такое таинственный «прохвесор», но ему представлялось что-то необычайно значительное.

«Не ошибся… Персона! Знатнеющая персона!! Теперь знаю, как обращаться!..»

Он согнул ложку, и та разломилась. Комендант с досадой бросил обломки на стол. Жена рассердилась.

– Эка важность, – равнодушно сказал Рукавицын. – Не в этом дело, мать! Ты понимаешь? В девятой камере счастье наше сидит! Только суметь подойти… И ты меня, мать, не учи! – гневно крикнул он. – Сам знаю, как к нему подъехать! Второй раз не обожгусь… Нуте, князь Василий Васильевич! – злорадно бросил он в пространство. – Жалуйтесь, ваше сиятельство! Ого-го! И у нас защита найдется! – Вспомнив о Кулибабе, Трофим Агеич переменил разговор: – Есть, мать, давай! Стакашек настоечки налей! Сэмэну тоже, да побольше, угостить его надо: хорошие вести принес!..

Майорша почувствовала, что тяжелая полоса в жизни мужа кончилась…

Глава седьмая Майор Рукавицын

Майор застегнул последнюю пуговицу, привычным движением расправил кресты и медали на груди.

– Посмотри, мать, нет ли упущений?

Антонина Григорьевна заставила мужа повернуться кругом.

– Ступай с богом!

Но Трофим Агеич с ужасом схватился за лысину.

– Смотришь! Парик позабыл надеть! Рукавицын снял с гвоздя жиденький парик с заплетенной косичкой и покачал головой.

– Плоховат паричок стал, надо бы новый купить… Боюсь, мать, инда дрожь пробирает, – признался Рукавицын.

– Своего арестанта да боишься!

– Сегодня он мой, а завтра на такую высоту поднимется, что и глазом не углядишь… Э, да что с тобой разговаривать!

Майор решительно вышел из дому. Но, подходя к одиночкам, он все больше замедлял шаги. Навстречу попался Семен.

– Кулибаба! – Рукавицын поманил тюремщика пальцем. – Ну как они там, не спят?

– Кто, ваше благородие?

– Ты что, дурак, не понимаешь? Ракитин – вот кто! – рассердился майор и собрался дать Семену зуботычину, но раздумал.