Была, к сожалению, среди элиты относительно небольшая группа тех, кто только-только вошел в их блистательные во всех смыслах ряды. Не важно, каким образом они разбогатели: наследство на голову свалилось, бизнес вдруг в гору попер, женились удачно… Но факт оставался фактом. Такие люди сразу принимались швырять деньгами направо и налево, презрительно воротили нос от всего средненького, гоняли на самых лютых авто и скупали в магазинах все самое дорогое. И, как апофеоз размякшего от внезапного богатства мозга — только брендовые шмотки и обувь, только фирмовые часы, и только большие брюллики! И плевать, что всё это может выглядеть не айс — всё самое дорогое некрасиво смотреться априори не может!
Ну-ну. В который раз имею сомнительную честь убедиться в обратном!
Ну, возьмем в пример того же Богдана. Вроде обычные, хорошо сидящие брюки, черный пуловер. Туфли, ремень, часы, вот, в общем-то, и весь внешний вид. Однако… На стоимость трех последних, ну так, на вскидку, можно заново переделать весь мой кабинет, включая технику и мебель. А так ведь с виду и не скажешь!
— Я хотела бы заказать праздник для своей дочери, — оторвавшись, наконец-то от созерцания Полонского, мадам изволила обратиться ко мне и, оценив совсем не брендовую белую рубашечку с приталенной жилеткой, пренебрежительно скорчила лицо.
А, ну да, ну да. Куда ж нам, сирым и убогим. Прям сейчас забьюсь в самый дальний угол и буду долго, громко плакать! Вот уж Верещагин у своих камер удивиться…
Хотя, чует моя мнительность, они там уже наверняка всей оравой расселись, поп-корном запаслись и предвкушают чудное зрелище. Надо с них деньги за просмотр брать начать. А что? Привыкли, знаешь ли, за мой счет все время веселиться!
— Присаживайтесь, — вежливо указала на кресло по ту сторону стола. Меня снова окатили тонной презрения, но царственно присели. Офисная мебель жалобно скрипнула, но честно выдержала, а я, стараясь не смотреть на выразительную моську Полонского, привычно предложила. — Чай, кофе, шампанского?
— Абрау Дюрсо, два бокала, — величественно махнула толстенькой дланью гостья. Мелькнули в неярком свете массивные золотые перстенёчки, и крейсер требовательно позвал. — Киса, сядь сюды!
Привставая из-за стола, я машинально повернулась в сторону двери… и тут же рухнула обратно.
Мама, роди меня обратно, я залезу аккуратно! А вот таких чудес в моей порядком насыщенной жизни еще просто не бывало!
Я машинально перевела взгляд на Полонского. У того явственно дергалась левая выгнутая бровка, а наружу рвался смех. Поймав мой взгляд, парень беззвучно прыснул и, поднявшись, направился в сторону угловой стойки, решив, видать, шампусик за меня разлить.
— Моя дочь, — гордо представила мадам подростка, беспардонно плюхнувшгося на второе кресло. — Ираида Полевская!
Ну хоть не Майя Плесецкая, и слава валенкам святым! Хотя с таким имечком неудивительно, что девчонке уже и жизнь не мила, а с такой маман так и подавно. Серьезно, другого объяснения такому внешнему виду и душевному призванию я так сходу найти не смогла при всей моей больной фантазии!
Итак, передо мной предстало маленькое тощее нечто. Куцый хвостик чернющих волос на затылке, половина фейса завешана черно-розовой челкой, периодически сдуваемой с лица. В бровях по шипику, в носу колечко, глазищи черным жирно намалеваны. Во рту перекатывается жвачка размером с шарик для пинг-понга, не иначе, на тонкой шее шипастый ошейничек.
Тщедушное тельце обтянула черная кофта с длинными рукавами, поверх ярко-розовая футболочка натянута, на которой виднеется жуткий черепок из стразиков. Широкий ремень весь в клепках, мешковатые штанишки короткие, из-под них полосатые гетры виднеются, а уж какого цвета, итак, думаю, понятно. На лапках кеды черные (а вот тут реальное ха-ха, а у меня такие же дома в коробочке валяются, только иной совсем окраски!) шнурки, конечно же розовые.
На лице подростка скука отчаянная, во взгляде желание умереть узнаваемое, сидит, значит, одну ногу на кресло поставила, коленку острую к груди прижала, вторую конечность вытянула, бровь выгнула, жвачкой громко чпокает.
Осспади, прости меня, грешную… Когда ж все ошибки по пьяни тобой сотворенные, да вымереть наконец-то изволят?
Мне ж для эпично-бредовой, итак не скучной жизни только девочки-эмочки как раз недоставало!
— Здара-а-асте! — криво улыбнувшись, выдало это чудо, громко лопнув пузырь кислотно-розовой жвачки.
— Умница, — радостно оскалилась мадам.
А Ленка еще на Стасика жаловаться пробовала… Вот где уж развитие остановилось напрочь так, что все логопеды мира, увы, уже бессильны!
— Вынуждена спросить, — остановив Богдана до того, как он поставил бокал с игристым напитком перед эмочкой, вклинилась я. — Девушке исполнилось восемнадцать?
— А чо? — вытянулось лицо моей юной клиентки.
А ничо! Напьешься тут с горя, а мне потом штрафы ненасытному государству выплачивай!
— По закону мы не имеем права продавать алкоголь несовершеннолетним, — сообщила заученную фразу по одобрительный, но насмешливый взгляд Полонского. Смешно ему, да? Посмотрела бы я, как он на моем месте выкручивался!