Чудище, или Одна сплошная рыжая беда

Твою ж, твою ж, твою ж… Нормальных слов не находилось, чтобы описать все, что я чувствовала, трясущимися руками открывая дверь — ибо напротив нее, сжавшись в маленький комок, сидел дрожащий мальчик!

— Ан-н-ня… — у бледного, как смерть ребенка зуб на зуб не попадал. — Н-н-ня..

— Господи, да как же ты, — я дрожала не меньше, но не от холода — от страха! На улице приличный минус, на балконе было не лучше, а губы у мелкого уже откровенно посинели. — Да как так-то?!

Подхватив трясущегося мальчишку на руки, я быстро заволокла его в комнату и с треском захлопнула дверь.

— Ань? — в комнату зашел Богдан, видимо, услышавший мой крик. — Что случилось?

— Стасик, — дрожащим голосом отозвалась, усаживая ребенка на кровать и принимаясь снимать с него футболку, тонкие штанишки и легкие сандалики вместе с носочками, чтобы потом хорошенько его закутать в теплый плед. — Через балкон перебрался, а мы не слышали! Обратно почему-то не ушел и… Черт, да сколько же он там провел?!

— Я заходил минут десять назад, положил белку в клетку. Его на балконе не было, — откликнулся парень и, пока я, кусая губы от волнения, аккуратно растирала мягким пледом раздетого, заледеневшего ребенка, которого колотила крупная дрожь, вышел на балкон. Вернулся через пару минут и надежно запер дверь, чтобы не пускать в комнату холод. — Люк закрыт, сверху колесо упало.

— Млять! — ругнулась я, продолжая растирание. И, наклонившись, всмотрелась в мутноватые детские глаза. — Стасик, маленький, ну как же ты так?!

— Н-н-ня, — жалобно и тихо ответил все еще трясущийся ребенок. Он тяжело и часто дышал, явно соображая с большим трудом.

— Давай я, — меня аккуратно отодвинули и забрали одеяло из ходящих ходуном рук. Присев на край кровати, Богдан сам продолжил растирать замерзшего мальчика и бросил мне через плечо. — Ань, набери в ванную воды. Только не горячей, а чуть теплой.

Понятливо кивнув, я выбежала из комнаты, чувствуя, как на глаза набегают слезы, и хочется в голос зареветь. Вот знала же, знала, что добром это не кончится. Какого хрена Лена не закрыла этот гребаный балкон?!

Когда набралась половина ванной, малыш, закутанный в плед и принесенный Богданом, был уже красный от растираний. Не дав мне даже прикоснуться к соседскому мальчишке, блондин аккуратно посадил его на край ванной и, проверив воду, опустил туда его ноги. Стасик никак не отреагировал. Он все еще иногда вздрагивал, судорожно вдыхая воздух, и, кажется, происходящее совсем не замечал.

Подождав, пока немного отогреются ножки, туда добавили и руки, а затем ребенка полностью посадили в воду. Я его держала, мотая сопли на кулак и отчаянно пытаясь разговорить, но все было тщетно. Дрожать Стасик уже перестал, губы оставались просто бледными, а цвет тела пришел в относительную норму. Остывающую воду постепенно делали все теплее и теплее, аккуратно повышая градус, памятуя о том, что горячей ее делать ни в коем случае нельзя. А потом меня вообще выгнали с просьбой:

— Ань, сделай теплый чай брусникой или клюквой, что найдешь. Или теплое молоко.

Меня как ветром сдуло!

Как я не кокнула на нервной почве оставшиеся чашки, я не знаю… Радовало одно — лекции, что нам преподавали в универе по оказанию первой помощи, Богдан явно помнил лучше, чем я! Или у меня просто не выдерживали нервы…

Через пять минут малыш, закутанный в огромное теплое полотенце, сидел у меня на коленях, прижимаясь к моей груди, а я отчаянно уговаривала и заставляла его выпить хотя бы полчашки подогретого молока, попутно пытаясь выяснить, что же все-таки произошло.

Стасик был вялым, апатичным и на вопросы не отвечал. Единственное, что удалось добиться, это невнятного «мама вж-ж-ж-ж». И до меня дошло.

Пока Лена пылесосила, ее сын, жутко не любящий звук работающего агрегата, просто сбежал по протоптанной дорожке. И видимо, когда поднялся, крышка люка упала, зацепив стоящую рядом с ней летнюю резину. Она-то и брякнулась сверху, отрезав путь к отступлению. И без того нелегкое колесо, а тут еще и с литьем, у ребенка просто не хватило сил сдвинуть.

— Бай, — неожиданно тихо прошептал ребенок, заметно клюя носом, попутно пытаясь разлепить закрывающиеся глазки.

— Я уложу, — сидящий напротив хмурый Богдан поднялся и легко забрал у меня ребенка, заслужив мой благодарный взгляд — у самой руки до сих пор тряслись так, что я реально боялась уронить Стасика где-нибудь по дороге. — Лучше позвони пока его матери.

И до меня только сейчас дошло, что надо было сразу поставить соседку в известность. Хотя, кого там — не до этого было, если честно! В первую очередь надо было позаботиться о замерзшем мальчишке.

Полонский унес клюющего носом, измученного ребенка в спальню, а я, схватив телефон с тумбочки, быстро набрала номер Лены. Звонок сорвался. Ругнувшись, я покосилась на закрытую дверь спальни и, после секундного сомнения, набрала номер Кирилла.

Тщетно! Абонент не абонент!