Чудная планета

Наблюдение за тем, чтобы вновь поступающие в лагерь заключенные правильно и своевременно нашивали на свою одежду полученные номера, было возложено на дневальных бараков. Они выдавали новичкам на время их работы иголку и нитки, а затем их, уже занумерованных, представляли перед лицом лагерного начальства. Кучка таких, уже прошедших проверку, толпилась у выхода из барака КВЧ, а их дневальный, опираясь на палку, по-военному вытянулся перед столом, за которым сидело начальство:

— Разрешите быть свободным, гражданин старший лейтенант! — Бывший профессиональный военный обращался к старшему в чине начальнику УРЧ, хотя дело относилось больше к компетенции начальника по режиму, молодому офицеру с кислым лицом и злыми глазами. Сидел дневальный за службу во власовской РОА в чине артиллерийского штабс-капитана. Для работы на приисковом полигоне нестарый еще изменник Родины не годился. Взрывом мины на фронте ему оторвало правую ступню.

— Будешь свободен через двадцать пять лет! — сострил на свой всегдашний манер старший лейтенант.

Власовец криво усмехнулся и, тяжело припадая на толстую палку, поковылял к двери. Свой «бессрочный срок» он, действительно, только еще начинал.

К столу подошла новая группа лагерных новоселов, ожидавших в углу своей очереди. Эту возглавлял дневальный совсем другого вида, чем бравый штабс-капитан. Он остановился перед начальством уныло понурясь и, глядя в пол, что-то невнятно забормотал. Это бормотание перебил начальник УРЧ:

— Когда ты научишься правильно обращаться к начальству, Жэ-триста восемнадцатый? А ну отойди и повтори обращение!

Кушнарев — это был, конечно, он, ссутулясь еще сильнее, отошел на пару шагов назад, затем вернулся и сдавленным голосом забубнил уже более внятно:

— Дневальный барака номер три, заключенный номер Жэ-триста восемнадцатый… — затем следовал доклад о том, что для проверки их личных номеров им приведены сюда новоселы барака номер три.

Начальник УРЧ слушал всё еще сбивчивый рапорт Кушнарева насмешливо прищурясь. А тот, сутулясь всё сильнее, ждал нового приказа отойти и повторить этот рапорт с таким видом, с каким ждут удара палкой.

В спецлагере нельзя было обратиться к кому-нибудь из начальства или надзирателей просто, а нужно было стать навытяжку, произнести эту проклятую тираду с личным номером, фамилией, позывными и прочим, чтобы сказать затем, что заключенный имярек просит разрешения сдать в сапожную мастерскую для подшивки свои разбившиеся ЧТЗ. Без такого разрешения сделать этого было нельзя. Находились среди лагерного надзора и такие, которые, обрадовавшись возможности помурыжить какого-нибудь мучительно смущающегося интеллигента или старика крестьянина, заставляли их выйти из помещения, войти снова, сорвать с головы шапку и повторить длинную преамбулу простой и коротенькой просьбы. Случалось, что заключенный не выдерживал этой пытки унижением и пускался наутек — пусть лучше из разваливающейся обуви торчат пальцы наружу, чем служить шутом у ухмыляющегося держиморды. Но это было предусмотрено. Обычно в таких случаях глумливый прохвост выбегал вслед за убегающим заключенным и грозно кричал:

— Вернуться, номер такой-то… — Засим следовало издевательство уже по усиленной программе.

Сейчас, однако, немного подумав, старший лейтенант не стал продолжать муштры явно неспособного даже к намеку на выправку интеллигента и сделал знак своему писарю вызывать заключенных по списку. «И-двести первый!» — выкрикнул тот. Из кучки заключенных отделился пожилой человек, по выговору крестьянин, и начал скороговоркой бормотать свои «позывные». Этот, по-видимому, не был новичком в лагере.

— А ну повернись! — приказал ему начальник по режиму. Номер на спине телогрейки был правильный. — Покажи бушлат! — заключенный развернул бушлат, который держал под мышкой. На нем был тот же номер, но следовало еще проверить, есть ли под ним дыра: — Надорви угол! — старик торопливо, перекусив нитку зубами, выполнил приказание. — На рубахе номер нашит?

— Номерков не хватило, гражданин начальник!

— Как это не хватило! Ты сколько латок художнику отдал?

— Пять. Да только он пятого номерка не сделал, не успел говорит… Завтра, говорит, доделаю…

— Филонит придурок… Шингарев!

— Слушаю, гражданин начальник! — Из угла торопливо подошел с кисточкой в руке старый изможденный человек с номером на черной лагерной рубахе. Он и сейчас рисовал такие же номера в дальнем углу за столиком.

— Почему не полные комплекты номеров готовишь?

— Не успеваю, гражданин начальник. Я их и так сегодня чуть не полтыщи нарисовал…

— Не картины для выставки рисуешь, можно и побыстрей пошевеливаться! Или думаешь, мы на твою работу другого мазилы в лагере не найдем?

— Я этого не думаю, гражданин начальник.

— А не думаешь, так выполняй задание! Тут твоя «заслуженность» до лампочки! Понял?