Чудно узорочье твое (СИ)

— Обработать пришлось, — укоризненно произнес он, — вам тоже не помешает. Я видел, вы на колени падали. Возьмите, — он протянул пузатую склянку.

— Мне не надо, — буркнула Лида.

— Ты что, боишься? — перешел Колмаков на «ты», иронично прищуривая глаза.

— Ничего я не боюсь, просто мне не нужно.

— Да как же не нужно, если ты по насыпи карабкалась, у тебя все колено было сбитое.

— Ты мои коленки, что ли, рассматривал⁈ — вспыхнула Лила, тоже от возмущения переходя на «ты».

— Если ты сама их мне показывала, мне что, глаза закрывать?

— Мог бы и закрыть.

Ну, почему она все время как-то не так себя с ним ведет, все время говорит что-то глупое и невпопад.

Паровоз подал предупреждающий гудок, дернулся мощным телом и потащил свою ношу в черноту сгущающейся ночи.

— Обрабатывать колено будешь? — снова протянул Колмаков склянку.

— Буду, — забрала Лида спирт и, отвернувшись, пролила рану.

Кожа полыхнула огнем, но Лида сдержалась от крика, чтобы не показывать лишний раз слабость.

— Бери пирожок, — выставила она узелок.

— Не откажусь, — потер Николай руки. — Есть очень хочется.

Они уселись трапезничать, запивая по очереди пироги водой из чайника.

— А вот я тебе не нравлюсь, — бросила Лида жующему Колмакову, — не нравлюсь — не нравлюсь, я это чувствую. Зачем ты тогда за мной прыгнул?

— Бабушке твоей беречь тебя обещал.

— Поосторожней надо быть с обещаниями, — вздернула Лида нос.

— Постараюсь, — усмехнулся Николай.

Она то надеялась, что он скажет: «С чего вы решили, товарищ Скоркина, очень даже нравитесь».

А поезд уже набирал скорость, за открытой дверью теплушки мелькал лес.

Глава IX Пикник

Утро заглянуло в вагон еловыми лапами, движения не было, поезд стоял. Лида протерла заспанные глаза, с плеча скользнул пиджак Николая. «А где же он сам? И почему стоим?»

Лида встала, поежилась от лесной сырости, босыми ногами протопала к печке, протянула руки, от железного бока шло приятное тепло. Протопил, хорошо.

— Николай! — позвала Лида, но никто не отозвался.

Страх не появился, после вчерашнего суетливого дня в душе поселилась твердая уверенность, что уж кто-кто, а Колмаков ее одну не бросит посреди дикого леса. Надо посмотреть возле вагона. Лида поискала ботиночки. В одном из них торчал клочок бумаги — записка, выведенная карандашом округлым как колечки у барашка почерком: «Впереди сход состава. Ждем. Пошел разведать обстановку. Чай заварен».

— Сход состава? А если это наши? — тревога сразу начала давить на грудь.

Лида спрыгнула вниз, сбегала за елки по естественной надобности, вернулась к вагону. Платформы с лесом терялись за поворот, самого паровоза не было видно. Ждать или пойти посмотреть? Паровоз это ведь не лошадь — «но-о», и поскакала, ему нужно сперва как следует разогреть утробу, выпустить первые клубы пара, дать гудок и уж потом отправляться в дорогу. Так что можно вполне успеть влезть на любую платформу, но как-то не хотелось предстать перед Колмаковым нервной барышней, не способной спокойно дождаться на месте.

Лида, решив проявить выдержку, залезла в теплушку, выпила горького чая, пирожок в горло не лез. Николай не возвращался. Что ж так долго?

Легкий шорох наконец возвестил, что кто-то идет от головы состава. Лида выглянула из вагона, вдоль платформ шел Паша.

— А где Николай? — крикнула ему Лида.

— Они там шатун ремонтируют. Почти закончили. Вас завтракать зовут.

В представлении Лиды шатун — это такой медведь, что не желает спать зимой и бродит в злом расположении духа, но уточнять, что имел ввиду Паша, она не стала. Завернувшись в пиджак Колмакова, Лида последовала за помощником машиниста.

— А какой состав сошел? Наш?

— Да ну, чего ж наш, — растянул улыбку Паша, — наш вон стоит, целехонький. Дядя Степа свое дело знает. Еще нам не хватало сойти, да такого отродясь не бывало.

— Я про пассажирский, на который мы не успели.

— Да не, тот проскочил. А мы вот следом за сходняком шли. Теперь стой, пока не растащат.

— И долго ждать?

— Да кто ж знает. Бывало и по три дня простаивали.

— Три дня⁈ — охнула Лида.

Шансы догнать отряд становились призрачными. А что делать? Да ничего, ждать.

— Нет, ну то уж совсем, ежели и рельсу попортили. Наберут разных неучей, рты раззявят, а потом всем страдать, — Паша явно изрекал афоризмы своего дядюшки. — Ну, пока стоим, решили своей починкой заняться, чтоб порядок был. А ваш супруг разбирается. Гришка говорит — из ученых, окромя книжонок ничего в руках не держал, а он из мастеровых, потомственных. Папаша его ж на Невьянском механическом работал, так? Мой папаша то ж с Урала.

Лида кивнула. Она понятия не имела, кем были родители Колмакова. Такие вопросы не принято было задавать в их среде, мало ли, что там в биографии. Меньше знаешь, и к лучшему.

Кочегар Гриша с Колмаковым лазили где-то в районе колес. Машинист, нагнувшись, давал какие-то советы. Николай был во вчерашней робе, руки в черных масляных пятнах, лицо чумазое, сосредоточенное. Неужели он и в этих железных штуках понимает?

— Утро доброе, — громко поздоровалась Лида.

Все трое повернули головы, Колмаков улыбнулся, сверкая белыми зубами.