Чудно узорочье твое (СИ)

— Пойдем, пойдем, милая, — подбодрила ее старушка, следуя позади. — Он у нас иной раз разбушуется, найдет чего, а так-то смирный, отходчивый. Хороший хозяин, щедрый.

Слово «разбушуется» как-то скорее врезалось в сознание, заслоняя остальные. «Домой, как же домой хочется».

— А ежели он глухой, как ты с ним, бабушка, сговариваешься? — шепнула Зорька.

— Так по губам читает, — махнула старушка, — гляди в лицо, да медленней проговаривай. Разберет, а не поймет, так нацарапай на бересте, у него берестка завсегда лежит, али мелом на столе пиши. Его Вольга грамоте научил, терпеливый был, праведник наш, и глухого сумел обучить. Так что пиши.

— Я писать не умею, — густо краснея, призналась Зорька.

— Руками маши, разберет, — ничуть не смутилась бабка, она слегка подтолкнула гостью в дверной проем.

При свете двух мерно чадящих лучин в просторной горнице у большого тяжелого стола в исподней рубахе стоял парень. Не больше двадцати, молодой совсем. Сердце неприятно сжалось, как же он был похож на Дедилу — тот же мягкий пушок вместо бороды на щеках, те же шелковые кудри, ниспадающие на лоб, нос прямой с тонкими крыльями. Только ростом повыше будет, в плечах заметно шире, а еще скулы резче очерчены, выдавая в хозяине чужеземную породу, брови темные острыми клиньями, а очи карие, жгучие, и смотрят сурово, недовольно. Чудно, нешто могут у светловолосого быть такие-то очи?

— Вот, Данила, сестрица твоя! — громко заговорил Борята, указывая на Зорьку. — Сестрица, Вольги сестринича⁈ Понял ли меня?

Парень кивнул, переводя взгляд с гридня на Зорьку.

— Отец ее помер, преставился, — гридень начертил в воздухе крест. — Сирота, прими на житье. Понял ли?

Парень застыл, что каменное изваяние, и только острые брови съехали к переносице.

Гридень, несколько раз чиркнув кресалом, зажег еще масляный светец, сгреб со стола кусок мела и принялся что-то писать прямо на столешнице.

— Вот, читай, — указал он хозяину, но парень даже взгляд не перевел на стол, видно он понял все и с первого раза.

— Видишь, он не хочет, пойдемте уже, — попятилась к двери Зорька.

— Мало ли чего там кто-то не хочет! — рявкнул Борята. — Князь велит тебе взять сироту на воспитание, приданое выделить и замуж выдать!

— Приданое я с собой привезла, того не требуется, — затараторила Зорька. — У меня все есть.

— Не части, он так не поймет, — подсказала сзади бабка.

Хозяин развернулся и вышел вон из горницы в маленькую дверцу. Вот так встреча, и дальше-то что?

— Вещи заносите, — махнул Крыжу и бабке гридень.

— Да как же заносить, ежели этот Данила согласия не дал? — зашептала Зорька.

— Чего встал, сказано — вещи заноси! — рявкнул гридень на Крыжа, и тот исполнительно побежал вон. Бабка тоже выбежала следом.

— Вам-то зачем это надобно? — надувшись бросила Зорька.

— Стало быть есть зачем.

Тут вернулся Данила, со звоном положил на стол туго набитый кошель и, указывая перстом на серебро, а потом на Зорьку, промычал:

— Ы-да, эй.

Пригожее лицо его при этом стало некрасивым, искажаясь гримасой. Волна жалости пробежала по Зорькиной душе, но лишь на краткий миг, она понимала, что он ее гонит, откупаясь. Ничего, сейчас вернется дядька Крыж, увидит щедрый дар и сразу передумает, заберет Зорьку домой…

— Приданое уже даешь? — уточнил Борята.

Парень согласно закивал.

— Это хорошо, вот найдешь здесь жениха, какого благонравного, и вручишь, — Борята взял кошель и вложил его обратно в руку парню. — Здесь ей жениха сыщешь, слыхал⁈ Княжья воля!

Парень снова недобро взглянул на Зорьку и отчаянно замотал головой.

Гридень без смущения прямо богатым рукавом стер меловую надпись и начал писать заново, приговаривая:

— Тебя Вольга спас, кормил — поил, ремеслу обучил, добро свое тебе оставил, а ты не хочешь его сестриничу принять. То как⁈ — он ткнул в надпись большим пальцем.

Данила подскочил к столу и начал тоже что-то быстро писать, возбужденно сверкая очами.

— А он не блажной? — опасливо проговорила Зорька. — Я его боюсь.

— Разумнее нас с тобой. Вишь, догадался, — усмехнулся Борята в бороду, читая, что нацарапал Данила.

— То в твоей головушке, — легонько стукнул он кулаком по лбу несговорчивого парня, — а я об том и не думал. Девка в беде, помочь нужно, только и всего.

Крыж с бабкой втащили короб.

— Вот, все как положено отдаю, ничегошеньки себе не оставил. Сейчас второй притащим, не бесприданница какая, добра полны короба, — и столько самолюбования было в лице дядьки, что Зорькой овладела злость.

— И кобылу выпрягай, кобыла небось от отца ее досталась, — пробасил Борята.

Крыж ойкнул, Зорька ехидно улыбнулась.

— И кобыла моя, пусть выпрягает, — высокомерно проговорила она, согласно кивая.

— Как то⁈ — аж подпрыгнул Крыж. — Кобыла мне от брата досталась, про-то вся вервь знает. Где это сказано, что девке кобыла положена?

— Кобыла моя, и корова там еще осталась, — не обращая на Крыжа внимание, выдала Зорька Боряте, — теленочком разродиться должна на днях, забрать сразу не смогла, так та тоже моя, пусть за нее выкуп отдаст.