Чудны дела твои, Господи!

– Я?! – удивился человек и откинул капюшон. – Я – это я. А ты мне все испортил! Но это поправимо. Теперь все наладится. Ты поехал на рыбалку, ты же у нас рыбак!.. Заехал в незнакомое место. Выпил водки и навернулся с плотины. Вместе с машиной. Доискиваться никто не станет. У нас каждую весну кто-нибудь тонет. Давай сам, что я тебя, толкать, что ли, должен?

Андрей посмотрел вниз. Вода шумела где-то там, плескала на камни. Быстро и просто.

…Я не хочу. Я не могу!.. Так нечестно.

– Что нечестно?! А влезать в мою жизнь было честно?! Как я хорошо жил до тебя, сс… сволочь!..

– Саша Иванушкин, – выговорил Андрей, понимая, что говорить надо быстро и просто, – Саша работает в ФСБ. Он знает, как организована твоя афера. Он будет меня искать.

– Эта рохля бледная? Ты уж готов, что ли? Водка действует? Все, давай. Вниз, вниз!..

– Подожди, – сказал Боголюбов. – Один вопрос. Весь этот бизнес на картинах из музея – твой? Кто из них с тобой в деле?

– Да все, – сказал писатель Сперанский спокойно. – Всех кормлю, дармоедов! Отец мой всех кормил, и я тоже! Старые передохли, молодые остались. Нинка с оценкой помогает, Саутин деньги только тратит!.. Какие-то украшения они с матерью придумали продавать! Какая от них прибыль, от цацок этих?! Я возражал, говорил – не сметь, а они придурки!.. Не слушались. Матери нравилось, что это красиво – украшения! Благородно! Но я свои деньги в их магазины не вкладывал, ни рубля не дал, ни копейки!

– Анна Львовна твоя мать?

– Как ты узнал? Кто тебе сказал? Да какая теперь разница! Как это старый директор с памятником Ленина промахнулся на той картине? Сволочь беспамятная! Я же видел, что ты на нее уставился, как на…

– Твой отец и старый директор начали бизнес. Они собирали картины и предметы искусства, которые в свое время вывезли из музея, да?.. Потом твой отец умер…

– И я предложил Анне схему! Очень удобную и красивую. Надо же было продолжать жить! А на жизнь деньги нужны! Она списывает из фондов картины художника Сперанского. То есть сначала покупает, а потом списывает. Как не имеющие художественной ценности!

– Только это никакие не картины Сперанского, – продолжал Андрей, у которого перед глазами все плыло и кружилось. – Это Тропинин или Боровиковский. Старый директор их замалевывал под картины твоего отца.

– А я покупал за копейки! И продавал за миллионы! Ну, красиво же! Как украсть Тропинина? Вот как?! Ночью через окно вытащить? А так все шито-крыто и красиво – списывают Сперанского, грузчики полотна выносят, грузовик их мне домой везет! А там Тропинин, а вовсе не шедевры моего папаши! И не подкопаешься, и концов не найдешь! И все должно было так и оставаться, только тут ты свалился на нашу голову! Мать должна была руководить музеем! Мать, и больше никто! Чего я только не делал, чтоб она осталась! Анонимки писал, в министерство звонил, Модесту, кретину, целый эпос сочинил, чтоб он тебя где-нибудь по-тихому придавил. А тебе хоть бы хны! Все приходится самому делать, все!.. Но ничего, ничего, – вдруг как будто утешил себя писатель. – Теперь все наладится. От тебя мокрого места не останется!.. – Тут он немного подумал и засмеялся. – Нет, как раз мокрое-то и останется.

– А на место директора кого? – спросил Андрей и прикрыл глаза.

– Нину, если получится… Или этого тюху, твоего заместителя. Его вокруг пальца обвести просто.

– Он из ФСБ, – повторил Андрей. – Ваши аферы открылись. Твоя мать все же не Сонька Золотая Ручка. И ты тоже, знаешь, не Дон Корлионе. Что-то вы намудрили. Фээсбэшники зацепились.

– Чушь! – крикнул Сперанский. – Быть этого не может!

– Почему никто не знал, что ты сын Анны Львовны?

– А потому что мамаша моя полюбила!.. Только не папашу, которого до этого любила, а другого! Ребенок ей мешал новое личное счастье строить! Ну что ты, моя мамаша была современней всех современных! Время опередила, можно сказать!.. Это сейчас так каждая вторая упражняется, а тогда – одна моя маменька, должно быть! Она от папаши забеременела, а тут – раз, новое чувство! И чувство ее захватило! Ну, она из города уехала, чтобы с пузом ни перед кем не светиться, родила в Ярославле, вызвала туда папашу и сунула ему меня. Что хочешь, говорит, то с ним и делай. Хочешь, в детдом сдавай, хочешь, в речку брось, а я, милый, уезжаю в город Мурманск, где меня ждет большое светлое чувство всей моей жизни. – Он сделал ударение на втором слоге – Мурманск. – Ну, папаше что делать? Оставил он меня на какое-то время в Доме ребенка в Ярославле этом, а сам женился быстро на одной дуре, на мачехе моей! Потом они забрали меня из приюта, и папаша привез нас сюда. Он и картины стал продавать, чтобы матери доказать, что он не пропащий неудачник, а богатый человек, ловкач!..

Боголюбова тошнило уже вовсю, и перед глазами все плыло и качалось.

– Что увидела на стене Анна Львовна?