Чудо

— Мне он очень нравится, Ави, — сказал он. — Я как увидел этот рисунок, сразу выпросил его у учительницы рисования, чтобы повесить на стену. Надеюсь, ты не против.

— Да пожалуйста! А куда делся ваш портрет-тыква?

— Он прямо за тобой.

— А, ага.

— Я хотел спросить тебя с тех самых пор, как повесил этот рисунок на стену… — продолжал он. — Почему ты нарисовал себя в виде утки?

— Как почему? — не понял я. — Такое было задание.

— Да, но почему именно утка? Это как-то связано… э-э… с историей про утенка, который превращается в лебедя?

— Нет! — прыснул я. — Просто я думаю, что я похож на утку.

— А-а!.. — Мистер Попкинс удивленно помолчал. А потом рассмеялся: — Правда? Ха! А я-то ищу символы и метафоры. Но, оказывается, иногда утка — это просто утка!

— Ну да.

Я не очень понял, почему это его так развеселило. Он затрясся от беззвучного хохота, а отсмеявшись, сказал:

— Ну, Ави, спасибо, что поболтал со мной. Не забывай, мне действительно приятно, что ты учишься в нашей школе, и я уже жду не дождусь следующего года. — Он нагнулся через стол, и мы пожали друг другу руки. — Увидимся завтра на выпускном.

— До завтра, мистер Попкинс.

Последняя максима

Когда мы пришли на последний урок английского, вот что было написано на доске мистера Брауна:

Июньская максима мистера Брауна:

«Следуй за днем и тянись к солнцу!»[14]

Хороших летних каникул, 5-А!

Мы провели вместе отличный год, и вы прекрасные ученики.

Пожалуйста, не забудьте прислать мне летом открытку с ВАШЕЙ личной максимой. Вы можете сочинить ее сами или взять цитату, которая для вас чем-то важна (в этом случае не забудьте указать ссылку на источник!). Жду!

Том Браун

563 Себастьян-Плейс, Найтсбридж, Нью-Йорк 11 134

За час до начала

Выпускной проводился в зале Старшей школы Бичера. От нашего дома до нее было минут пятнадцать ходьбы, не больше, но папа довез меня на машине, потому что я был в костюме и в блестящих черных туфлях — новых, еще не разношенных — и не хотел натереть ноги. Школьникам велели явиться на церемонию за час до начала, но мы приехали даже раньше, поэтому просто сидели в машине и ждали. Папа включил плеер, и сразу же заиграла наша любимая песня. Мы оба заулыбались и закачали головой в такт музыке.

Папа стал подпевать:

— «Анди в дождь на велосипеде за эскимо для тебя поедет»[15].

— Слушай, а у меня галстук ровно повязан? — спросил я.

Он поправил мне галстук, продолжая петь:

— «А Джон купит тебе обновку, и ты пойдешь в ней на тусовку».

— А волосы не торчат?

Он улыбнулся:

— Лежат идеально. Ты отлично выглядишь, Ави.

— Вия утром намазала их гелем. — Я опустил козырек над сиденьем и погляделся в маленькое зеркало. — Не слишком блестят?

— Нет, все очень, очень круто, Ави. У тебя никогда не было такой короткой стрижки, верно?

— Ага, это я вчера постригся. Мне кажется, так я выгляжу взрослее, да?

— Определенно! — Папа улыбался, глядя на меня и кивая под музыку.

«Но мне везет больше всех, я не стану роптать, ведь я на машине и могу тебя покатать».

— С ума сойти, Ави: ты такой взрослый, настоящий щеголь! Не верится, что ты окончил пятый класс!

— Ага, мне самому не верится, — кивнул я.

— Ты ведь только вчера пошел в школу.

— А помнишь, у меня была падаванская косичка?

— О боже, точно. — Он потер лоб ладонью.

— Ты ее ненавидел, правда же, пап?

— «Ненавидел» — может, слишком сильно сказано, но я ее определенно не любил.

— Ненавидел! Давай же, признавайся, — дразнил его я.

— Ну уж нет. — Он улыбнулся и помотал головой. — Что я ненавидел, так это твой космонавтский шлем, из которого ты не вылезал, помнишь?

— Папа! — Я уменьшил звук.

— Что?

— Ты его выкинул?!

Он наконец-то посмотрел мне в лицо и увидел, как я разозлился. Он что, совсем не понимает, как это серьезно? То есть для меня как гром среди ясного неба грянул, а он притворяется, что ничего особенного?

Папа начал оправдываться:

— Ави, эта штуковина закрывала тебе лицо, я не мог больше этого выносить.

— Папа, я любил этот шлем! Он для меня много значил! Когда он потерялся, я чуть не свихнулся, ты что, не помнишь?

— Конечно помню, — ласково произнес он. — Ну, Ави, не сердись. Я просто не мог больше видеть тебя с этой штукой на голове, понимаешь? Я думал, что и тебе это пойдет на пользу. — Он пытался поймать мой взгляд, но я отворачивался.

— Пожалуйста, Ави, попробуй меня понять. — Он взял меня за подбородок и повернул к себе. — Ты носил этот шлем все время. И настоящая-пренастоящая правда вот в чем: я скучал по твоему лицу. Я знаю, что ты не всегда его любишь, но ты должен понять… Я люблю его. Я люблю твое лицо, Ави. Такое, какое есть. И то, что ты всегда прятал его, разбивало мне сердце.