Чудо

У всякой эпохи свой кругозор. Она особенно четко видит одно и особенно слепа на другое. Поэтому всем нам нужны книги, это восполняющие, т. е. книги других веков. Авторы одной и той же эпохи грешат каким-нибудь общим недостатком – даже такие, которые, как я, стараются идти против духа времени. Когда я читаю старые споры, меня всегда поражает, что противники принимают как данность что-нибудь совершенно для нас неприемлемое. Сами они думают, что ни в чем не согласны, а на самом деле множество мнений объединяет их друг с другом и противопоставляет всем прочим векам. Не сомневайтесь, что слепое пятно XX века (то самое, о котором потомки скажут: «И как они могли так думать?») – там, где мы и не подозреваем, и роднит оно Гитлера с Рузвельтом, Уэллса с Карлом Бартом. Никому из нас не дано полностью избежать этой слепоты, но мы ее увеличим, если будем читать только своих современников. Когда они правы, они сообщат нам истины, которые мы и без них ощущали. Когда они не правы, они углубят наше заблуждение. Средство против этого одно: проветрить мозги воздухом других веков, то есть читать все те же старые книги. Конечно, в прошлом нет никакой магической силы. Люди были не умнее нас и ошибались, как мы. Но они ошибались иначе. Они не поддержат наших ошибок, а их ошибки видны невооруженным глазом. Книги будущего были бы не хуже, но их, к сожалению, не достать.

Я начал читать христианские книги почти случайно, изучая историю нашей литературы. Одни – Траерн, Херберт, Тэйлор, Беньян – сами прекрасные английские писатели, другие – Августин, Аквинат, Данте – влияли на них и на других. Джорджа Макдональда я открыл раньше, в шестнадцать лет, и всегда любил с тех пор, хотя долго старался не замечать его христианства. Как видите, авторы эти – самые разные, разных культур, направлений и эпох. Христианство разделено, и у многих из них это очень ясно проявляется. Но если, начитавшись новых книг, вы решили, что у слова «христианство» слишком много значений и потому оно просто ничего не значит, обратитесь к старым книгам, и мнение ваше изменится. На фоне веков христианство отнюдь не расплывчато и не призрачно, оно весьма определенно и четко отличается от всего прочего. Я знаю это по собственному опыту. Когда я еще ненавидел его, я узнавал, как знакомый запах, почти неизменное «нечто» и в пуританине Беньяне, и в англиканине Хукере, и в католике Данте. «Оно» было сладостным и нежным у св. Франциска Сальского, простым и суровым у Спенсера и Уолтона, мужественно-мрачным у Паскаля и Джонсона, а у Воэна и Траерна меня пугал в нем какой-то райский привкус. Даже в учтивом и скептическом XVIII веке поджидали, как два льва на пути, Лоу и Батлер. Пресловутое язычество елизаветинцев не заглушало его, и вы на него натыкались в «Королеве фей» и в «Аркадии». Конечно, «оно» бывало не совсем одинаково, и все же, снова и снова, я узнавал ни на что не похожее благоухание, которое было мне к смерти, пока я не понял, что оно – к жизни.

Все мы страдаем из-за разделений христианства и стыдимся их. Но тот, кто всегда был внутри, может подумать, что они глубже, чем на самом деле. Он не знает, как выглядит христианство извне. А я знаю, я его видел; и враги его это знают. Выйдя за пределы своего века, это увидите и вы, и сможете, если хотите, поставить увлекательный опыт. Вас сочтут папистом, когда вы процитируете Беньяна, мистиком, близким к пантеизму, – когда вы процитируете св. Фому, и т. п. Вы подниметесь на виадук, перекрывающий века, который высок, когда смотришь из долины, низок, когда смотришь с горы, узок по сравнению с болотом и широк перед козьей тропой.

Хоббит [42]

По словам издателя, «Хоббита» с такой непохожей «Алисой» роднит то, что обе книги – литературная забава ученого. Однако важнее другое: есть книги, которые разнятся решительно всем, но каждая открывает свой мир. Кажется, этот мир существовал всегда; мы входим в него и больше не можем без него жить. Таковы «Алиса», «Флатландия», «Фантастес», «Ветер в ивах».