Чудо

Скрипнула дверь. Кто-то беззвучно подошел и тронул его за плечо. Он обернулся. Во тьме сверкнули фарфоровые белки глаз и полоска золотых зубов.

— Ну что, братуха, — негромко осведомился Рафик. — Не мало тебе? Еще добавить?

Они… Оно… Пресловутое Нечто, подозрительно смахивающее на НИЧТО… Они внимательно следили за поединком двух особей чуждого им вида, живущих в чуждом им мире, с чуждыми законами. Однако до некоторой степени Они уже освоились с этим миром, научились если не понимать его, то хотя бы принимать таким, каким он был в представлении существа, в нем живущего, чьими глазами и мыслями Они этот мир воспринимали. Но искомое существо в этом мире было не одиноко. Его окружали иные существа, подсознание которых представлялось Им адской мешаниной биоэлектрических импульсов. Контактировать с ними было просто невозможно, ибо лишь редчайшее природное сочетание нейтронов и клеток в небольшом участке серого вещества человеческого мозга позволило Им осуществить контакт.

Они не знали и не могли понять, что именно Их воздействие на мозг было первопричиной острой боли, терзающей это существо; что крайне важный для Контакта участок серого вещества отвечал за должное новообразование кровяных телец, и что неритмичная работа этого участка приводила не только к болевым ощущениям, но и к отложению минеральных веществ на стенках кровеносных сосудов, закупорка одного из которых привела бы это существо к мгновенной гибели…

Однако, совершенно неожиданно для себя, Они вдруг ощутили, что при определенной концентрации усилий, могут проникать в тот же участок мозга и иных живых существ, пресмыкающихся, земноводных, млекопитающих… В частности, двуногих прямоходящих…

— Что ты от нее хочешь? — прошептал Сейран. — Оставь ее в покое! Она ненавидит тебя!

— А разве мне нужна ее любовь? — усмехнулся Рафик. — У меня навалом таких девок. И помоложе, и покрасивее. В этом городе я выбираю.

— Не выбираешь, а подбираешь. Людскую шваль, ошметки. А она не такая. Она не унизится перед тобою ради денег, тряпок и кабака, и ты это знаешь и оттого бесишься! — воскликнул Сейран и рассмеялся. — Ведь не она тебе нужна, а ее растоптанная гордость! Ведь ты не на тело ее, а на душу покусился, дьявол! Нет, не дьявол, а жалкий, ничтожный бесенок!.. — кричал он, не чувствуя града обрушившихся на него ударов. Он стонал, выдавливая смех из раскровяненного рта, не чувствуя яростных ударов каблуками, ибо в нем нарастала иная боль. Она росла и ширилась, кусала его изнутри, впивалась в сердце и легкие острыми клыками, вылетала с надрывным кашлем наружу. В голове его будто бил тяжелый молот, в мозгу кипело зеленое марево, руки одеревенели…

Неожиданно эта же боль передалась и тем, кто избивал его, и они повалились на пол, корчась в судорогах, и незримые клыки терзали каждую клетку их сытых, мускулистых тел, трясли мерзкие и нищие душонки.

Медленно поднявшись, Сейран отер рукавом кровь, перебрался через груду тел, вышел из камеры, подошел к столу, за которым сидел опешивший лейтенант, собрал деньги и документы и вышел на улицу.

Он брел, улыбаясь, и сердце его было полно тихой радости. Неожиданно для себя он вдруг осознал, что ИМ ведомо чувство справедливости!..

Он не спеша шел по пустынным улочкам, с трудом ориентируясь в кромешной тьме, по ночам окутывавшей городок, власти которого рьяно экономили электроэнергию.

Внезапно из темноты навстречу ему вынырнула фигурка, бросилась на шею, обхватила руками плечи, разрыдалась…

— Анна… — тихо сказал он.

— Вы… вы живы?! — плача шептала она. — Я так боялась, что они убьют вас.

Он обнял ее и сказал на ухо:

— И совершенно напрасно боялись. Со мной все хорошо.

И поцеловал ее.

Долго длился их поцелуй, и когда они наконец оторвались и посмотрели друг другу в глаза с бесконечной теплотой и нежностью, оба поняли, что нет для них никого ближе и роднее в целом свете, чем этот человек напротив. И вновь они стояли обнявшись, шепча друг другу разные смешные, нежные и ласковые слова, и снова целовались. И, стоя в одном куцем пиджачке, не ощущал он студеного пронизывающего ветра, а замирал от блаженства, чувствуя под рубашкой завораживающую ласку ее пальцев с острыми, крохотными ноготками.

Когда они пришли, корпус уже спал. Они долго колотили в дверь и рассмеялись, когда разворчалась сонная дежурная. Тихонько поднялись они по лестнице, на цыпочках прошли весь коридор и вошли в номер.

В темноте, в звенящей тишине громко лязгнул ключ…

И была тьма, подобная той, в которую дух божий летал некогда над бурными водами, зачиная свет небесный, твердь земную и все на ней сущее.

— Милый… — чуть слышно шепчет она. — Милый… Откуда ты пришел ко мне?.. За что?.. За что одарил ты меня, грешную?..

— Что ты говоришь?

— Ты — бог! Ты — мой бог! Смешной, нежный и радостный… Спасибо тебе за то, что ты есть! Спасибо тебе! Ты… ты и сам не знаешь, какой ты!.. она вдруг заплакала.

— Ну что ты… — растерянно шепчет он, прижимаясь губами к ее глазам.

Плача, она целовала его лицо, шею, грудь…

— Я никогда не думала, что это… может быть так прекрасно…

— Разве ты не замужем?