Чудо человека и другие рассказы

— Короче! — перебил Озол. — Я краток, но не кроток. Не прерывайте меня, или во мне проснутся кровожадные инстинкты, коими не хотелось бы омрачать сегодняшний юбилей. Итак, в честь нашего шефа я предлагаю произвести салют в один залп, и пусть энтузиазм наш скажет ему невысказанное словами.

«И пробки в потолок, вина кометы брызнул ток», — пронеслось у Баржина в голове…

— Ой, — тихо взвизгнула Зойка, — ой, братцы, плафон…

Но плафон уцелел, — это был хороший, небьющийся пластик, — и лишь медленно покачивался под потолком.

Шампанское было сухое, очень сухое и очень холодное — в этом Чехашвили знал толк, как впрочем, во многом другом. «Милый Гиго, достать в такую позднь полдюжины шампанского — это почти подвиг», — подумал Баржин. Он сел и обвел всех взглядом.

VII

Вот сидят они за столом — такие разные, несхожие, со своими судьбами, характерами, взглядами.

Лешка. Кандидат медицинских наук Алексей Павлович Поздняков.

Озол.

Гиго Чехашвили, «зам. по тылу», человек, без которого работа лаборатории кажется немыслимой. Баржин встретил его в «Гипромеде», когда передавал им заказ на разработку портативной искусственной почки. А через пару месяцев Чехашвили уже работал во ВНИИППБ. Чехашвили хорошо знал, что как научному работнику ему цена невелика: он был тщателен, исполнителен, причем в этой своей исполнительности — даже оригинален, пожалуй. Но не было в нем какой-то живинки, «искры научной», что ли. Зато это был прирожденный, первоклассный администратор. И с ним Баржин всегда мог быть спокоен. Он перевалил на Гиго все свои чисто административные заботы, которых у заведующего лабораторией хоть отбавляй, и притом еще Чехашвили был и «доставалой», и «толкачом», и… и… Нужно что-то раздобыть — Чехашвили; узнать — Чехашвили; договориться с кем-то — опять Чехашвили; скажи ему Баржин: «Гиго, к утру мне нужна одноместная машина времени», — утром, придя на работу, он наверняка увидел бы у себя в кабинете похожий на велосипед аппарат, поблескивающий хромом и слоновой костью…

Баржинскому заместителю нужна была ученая степень: в отделе кадров Баржину уже не раз говорили об этом. Но Гиго и слышать не хотел о диссертации.

— Я думаю, Борис Вениаминович, диссертация — это нечто новое, что ты хочешь и должен сказать. А я — сами знаете — ничего особенно нового сказать не могу. Так зачем же увеличивать число никому не нужных переплетов?

Но диссертация эта была нужна всей лаборатории хомофеноменологии, и Чехашвилн заставили ее написать — и Баржии, и Поздняков три месяца просиживали вечера вместе с Гиго, готовя ее.

Наконец он защитился.

— Это был самый гнусный день в моей жизни, — признался он тогда Баржину.

— Но вашу диссертацию никак не назовешь ненужной!

— Нет. Но разве ее можно назвать моей?

И в этом был весь Гиго.

Зойка. Вообще-то она, конечно, Зоя Федоровна Пшебышевская. Но на памяти Баржина ее так называли только дважды, и то оба раза в приказах по институту.

Выудил ее Леша. Зойке было всего лет двадцать пять, она кончила 157-ю экспериментальную школу, выпускавшую программистов. По ступила в ЛИТМО, где и познакомилась с Поздняковым. А сама преподавала программирование в той же школе. Но потом выяснилось, что для получения диплома нужно работать точно по специальности. И тогда, воспользовавшись случаем, Лешка притащил ее к Баржину.

— Нужен нам программист? — спросил он.

— Нужен, — сказал Баржин. — Гиго только что вышиб где-то «Раздан» и сейчас доругивается с главбухом.

— Вот тебе программист, Боря, — сказал Лешка, подталкивая вперед Зою. — А ты, чадо, не смотри, что я с ним так фамильярно. Потому как он — начальство. Зовут Его Борис Вениаминович, и он совсем не страшный. Уловила?

— Уловила. — сказала Зойка своим опереточным голоском. — А где этот ваш «Раздан», Борис Вениаминович? Можно мне к нему, а?

Баржин никогда не жалел, что взял ее. О таком программисте можно было только мечтать.