Чудо и чудовище

Сладкое яблоко в руки ему упадет…

Она пела негромко, но все равно не сразу услышала стон и стук падения чего-то тяжелого. Или стон раздался позже? Далла остановилась. На женской половине не было никого, кроме нее, Берои и Пигрета. Кто мог здесь стонать? Ее сердце сжалось от ужаса. А может, послышалось? Воины Бихри охраняли входы и выходы, посторонний не мог сюда войти.

Стон повторился. Преодолевая страх, Далла на цыпочках подкралась к колонне, прильнула к ней, и, вытягивая шею, постаралась заглянуть туда, откуда слышался этот неприятный уху звук. И увидела Берою, лежащую на полу.

Забыв о недавних страхах, царица метнулась к няньке, опустилась рядом с ней на колени. Бероя была жива, но дышала с трудом, из открытого ее рта текла слюна, а из глаз слезы.

Бероя отказывалась покориться старости и старческим недугам. Но они все же сразили ее, подобно хитрому убийце, что долго ждет своего часа и единым ударом сбивает с ног.

Бероя болела несколько недель, и они показались Далле вечностью. Она самолично ухаживала за нянькой, сидела у ее постели, поила отварами, которые составлял лекарь из Дельты, отирала губкой лоб и губы, и лишь изредка позволяла сменить себя Удме, черной невольнице, приобретенной Рамессу четыре месяца назад. Придворные не удивлялись этому, ибо знали, как сильно царица привязана к старухе. Лишь некоторые женщины в пересудах своих замечали, что царица уделяет старухе больше внимания, чем сыну. Но женщины всегда найдут повод посплетничать.

Однако в действительности не только привязанность двигала Даллой. Сильнейшей причиной был страх. Царице было бы горько потерять Берою, служившую ей опорой в самые тяжелые годы. Но она бы выдержала это испытание. Бероя бредила в болезни, вот в чем дело. А она знала о царице такое, что собственные придворные, прознав об этом, предали бы ее мучительной и позорной смерти. Вот почему Далла никого не допускала к постели, кроме Удмы, почти не говорившей по-нирски, и преданной госпоже, как собака.

Бероя часами лежала без сознания, и казалось, демон смерти уже пьет ее душу, но потом начинала бормотать какую-то невнятицу, временами переходя на язык Гаргифы, неизвестный Далле, И, обращаясь к воспитаннице, называла ее чужими именами. А когда к ней возвращалась память, шептала молитвы Мелите-Белите-Баалат, и плакала. Никогда прежде Далла не видела, чтоб твердокаменная Бероя плакала, даже представить не могла, что нянька это умеет. Но еще меньше Далла могла представить, что когда-либо будет желать ей смерти – своей всегдашней защитнице, помощнице и спасительнице. А сейчас она желала, чтоб Бероя поскорей умерла, и не для того, чтобы избавить ее от мучений. Ни в бреду, ни в памяти Бероя не обмолвилась об убийстве Ксуфа, и о том, от кого был рожден нынешний царь. Но разве Далла могла быть уверена, что так будет до конца? Так пусть конец настанет поскорее!

И он настал. Однако то, чего ожидала Далла, не стало для нее освобождением. Ибо, спасаясь от одних страхов, Далла каждый раз узнавала новые, худшие.

Это случилось ночью. Черная Удма, утомившись, задремала в далеком углу, а царица, оказавшаяся выносливее рабыни, бодрствовала у постели больной. Бероя металась между бредом и явью, не находя покоя. Особенно пугали Даллу ее руки – они беспрерывно двигались, точно срывая с тела невидимую паутину. А в шепоте старухи все чаще стало слышаться слово "боюсь".

Далла вздрогнула. Ей-то чего бояться?

И словно отвечая на вопрос, Бероя слабо простонала:

– …боюсь богини… За то, что я сделала…

Вот оно. Далла в панике оглянулась на Удму, но чернокожая спокойно храпела.

– Богиня простит тебя, – осторожно произнесла царица. – Если ты кого и обманула, то не для себя…

– Богиня не карает за обман. Но она ревнива. Зачем ты возвела на меня то, чего я не сделала? – скажет она. Зачем ты выдавала себя за меня?

Бероя помешалась, решила Далла. Заговаривается, несет полную чушь.

Но царица ошиблась.

– Я так любила мою госпожу… мою Адину… больше, чем родных сестер и братьев. Мой брат был в то время в городе… младший брат… Офи, пустой, никчемный человек… он приехал в Маон просить у меня помощи… а она была такая безобразная!

Бероя смолкла и молчала долго. Далла решилась спросить, хотя знала ответ:

– Кто?

– Дочь Адины… госпожа плакала, глядя на нее, и у меня разрывалось сердце. У Офи и Самлы, этих нищих, тоже была дочь … красивая и миловидная. Она умерла бы у них с голоду. Самла не хотела, не соглашалась, но я отдала все, что накопила за двадцать лет… только чтоб они уехали и забрали это чудовище. Самла принесла в храм свою дочь и забрала ту… а я сказала, что свершилось чудо. И все были рады… Адина, Тахаш. Нам всем было хорошо…

Далла сидела, как оглушенная. Хриплое дыхание умирающей и биение крови в висках грохотали, как перекатывающиеся камни. А потом их перебила мысль: есть еще те, кто знает! Двое… или больше?

– Где сейчас твой брат и его жена?