Спускаться все же легче. До лесного кордона путь уже известный, а оттуда они свернут на Тирлян. Шли друг за другом, и цепь по-прежнему замыкал Сенька. Он шел, задумавшись, размышляя о виденном. И старый камнерез, и профессор прожили нелегкую жизнь. Столько видели, столько сделали! Сенька уверен: ему нужно сделать еще больше. Ведь время теперь другое. Легче дерзать, добиваться. Только сумеет ли он сделать такое, чтобы и его потом также слушали ребята, чтобы и ему можно было столько рассказать им.
Кончился крутой спуск, и перед глазами снова стелилась горная степь с редкими кущами берез и пихт. Высоченная трава поглотила путников и под легким ветерком мерно покачивалась над их головами.
Нет, беда случилась не здесь, а далеко за Тирляном, в таких же вот травах.
Горный путь туда был неблизким, трудным. Сеньке все больше раскрывался таинственный мир камня. Яшмы попадались одна лучше другой. Да разве одни яшмы! Его рюкзак сразу отяжелел. От него ныли плечи, болела спина.
Особенно тяжело стало в верховьях Белой, в зарослях иремельской тайги. Приходилось продираться через первозданный замшелый лес, через громады камней, через вязкие болота. Здесь уйма ручьев и ручейков, и какой из них образует русло будущей реки, сказать нелегко. На их пути каменные россыпи. Обточив угловатые останцы, вода пробила себе путь, а местами образовала болотистые куртины. Хлипкие, вязкие, топкие. Скользкие валуны обросли мхом. Лишайники оплели деревья и колючие кустарники, на каждом шагу валуны, коряги, лесные завалы. Ни проехать, ни пройти!
Тучи комаров. Как облепят, не отобьешься. До крови искусали руки, шею, лицо. Вся кожа в волдырях. А на болоте налетели оводы. Жирные, злющие. Жалят и сквозь рубаху. Спасу от них нет вовсе.
Ночевали у пастухов или в небольших горных селениях по пути. А дня через три пробились на Нугуш. Вовсе дикий край. Ни жилья тебе, ни пристанища. Да еще жарища!
Беда и случилась душным палящим днем. Уже с утра солнце было нещадным. Нечем дышать. Фляги быстро опустели. А тут ни тебе речушки, ни родника. Одни горячие камни да сухая истресканная земля. Не пригодилась и саперная лопата. Сколько ни копали — никаких признаков воды. Уже не томила, а жгла жажда. Пить и пить! А пить нечего. Ноги уже не идут. Руки не поднимешь. Губы пересохли и потрескались. Хоть стой, хоть падай! — как говорит старый Корней.
Нет, Ильичи еще крепились. Шутили, подбадривали. Сенька молчал, стиснув зубы. Вытерпеть! Не сдаваться этой нещадной жаре! Только бы не свалиться. А Злата раскисла. Сил у нее нет.
Прилегли отдохнуть.
— Тяжко, доченька? — взял ее за руки дед Корней.
— Дышать нечем.
— На-ка глотни, я сберег немного! — протянул он свою фляжку.
Глотнула раз, еще раз. Сразу заулыбалась.
— На-ка и тебе! — протянул он фляжку Сеньке. — Смочи рот.
— Нет! — отрезал Сенька. — Оставим Злате, а я наравне с вами.
— Ишь ты, рыцарь! — одобрительно сказал Корней Ильич. — За твердость хвалю. А глотнуть все же глотни. Тут всем хватит. Она полная.
— Правда, всем? — и Сенька обрадованно схватил флягу. — Тогда другое дело.
Жадно припал к горлышку и, сделав один за другим два глотка, возвратил фляжку.
По телу будто разлилась живительная сила. Теперь можно и идти…
Горная тропа вдруг круто полезла вверх. Каменистая, скользкая, того и гляди сорвешься. Какая все же мука без воды. Пить бы сейчас и пить! А во рту совершенно сухо. Язык саднит. Больно прикоснуться к зубам.
Наконец взобрались по тропе на кручу. Высота! Глянешь вниз — голова кружится. Зато открылось зеленое море трав. Нет, не море — зеленый океан!
— Гляди, земляника! — радостно воскликнула Злата.
Накинулись на нее с жадностью. Вкусная, сочная, ароматная. Хоть немного утолит жажду. Как ни странно, но от ягод еще больше захотелось пить.
Горная степь удивительна. Травы высоченные. Рукой не достать. Сплетаясь над головой, они образуют бесконечный зеленый шалаш или траншею. Вроде и тень, а духота невыносимая. Как в печке. Ни ветерка, и сразу становишься мокрым. Еще хуже.
Стали было копать: не обнаружится ли родник? Где там! Земля сухая, каменистая. Даже лопата не берет. Опять без воды. А до кордона еще далеко, километров десять-двенадцать. Умрешь от жажды.
Бессильно опустились на траву.
— Ну, как, дома лучше? — подсел Корней Ильич к Злате и поерошил ей волосы.
— Ничего, стерпим!
— На-ка еще глотни.
Девочка обрадованно припала к горлышку.
— На-ка, Сеня, и тебе, — протянул ему фляжку старый камнерез.
Сенька Заколебался: взять или не взять? Ломакой тоже не хорошо быть. Один глоток можно. Долго держал воду во рту. До чего же хорошо!
По глотку взяли в рот и Ильичи.
Двинулись дальше, ничуть не подозревая, какие испытания готовит им неоглядное море трав. Шли все так же растянувшейся цепочкой. Впереди Ильичи, за ними Злата и замыкающим Сенька.
Злата вдруг захромала и приостановилась, склонившись, видимо, перешнуровать ботинок.
— Иди, иди, — тихо сказала она.
Может, помочь? — с готовностью метнулся к ней Сенька.
— Нет же, говорю, иди — догоню! — даже рассердилась девочка.