Чудо любви. Истории о Ним Кароли Бабе

Люди молча, сосредоточившись сидят вокруг Махараджи. Взгляд Махараджи направлен в сторону, противоположную от сидящего перед ним человека, когда он, ухватывая какую-то мысль и всем телом поворачиваясь к посетителю, с выражением недовольства и любви на лице, поднимает один палец или потрясает кулаком. Если кто-то медитирует, он может ущипнуть его за нос или дёрнуть за бороду. Он поворачивается к человеку и говорит, что он очень хороший. В адрес другого он может начать злословить, рассказывая всевозможные нехорошие истории. Повернувшись к третьему, он говорит: «Уходи, злодей!»

И эти слова, и яблоки, и чай, и молчание, и смех — всё это омывалось в непрерывной реке любви, истекавшей от Махараджи. Преданные, которые «знали», радовались его оскорблениям, так же, как и его похвале, ибо всё это было чистым проявлением любви и пищей для духа.

Мы получили представление об этом от одного из самых верных и давних преданных Махараджи по имени Дада, который служил Махараджи с устремлённостью, потрясавшей нас до глубины души. Когда Махараджи хвалил его, Дада отвечал: «Ха, Баба», что означало: «Да, Баба», а когда Махараджи осыпал его оскорблениями, иногда браня его с утра до вечера, он отвечал в точности тем же тоном: «Ха, Баба!» По всей видимости, слава и позор были равны для него, по крайней мере, в тех случаях, когда их источником был Махараджи. Махараджи не мог больше вызвать в Даде гнев или чувство вины, за столько лет они были сожжены. Для Дады это всё было высшей милостью.

Иногда Махараджи разговаривал с кем-то одним из присутствующих, а все остальные просто слушали, в полной мере довольствуясь тем, что они находятся рядом.

Было особое удовольствие в том, чтобы наблюдать, как прибывали новички, полные скептицизма, с различными вопросами, и затем видеть, как их сердца мягко раскрываются подобно распускающимся цветам, окружённым нежной заботой искусного садовника. Так мы сидели группами вокруг Махараджи, а он поворачивался то в одну, то в другую сторону, обращаясь то к человеку, сидящему рядом с ним, то к преданному, только входящему к храм; и он так легко менял настроение группы от лёгкого смеха к глубокой напряжённости и затем обратно. В такие моменты было ощущение того, что Махараджи — кукловод, а мы все — марионетки.

Находиться в обществе Махараджи всегда было чем-то особенным. Он всегда был по-детски естественен. Он не ставил никаких условий и не ожидал какого-то определённого поведения от своих преданных.

Внешние факторы очень редко оказывали на него воздействие. Он мог беседовать с полдюжиной людей перед камерой на расстоянии фута от его лица. Он был далёк от каких бы то ни было формальностей. Он не совершал ни ритуалов, ни пудж. Он не соблюдал никаких ортодоксальных обычаев, таких как, например, ритуальное омовение. И тем не менее его присутствие было более чем вдохновляющим, оно оказывало просветляющее воздействие. Медитируя в его присутствии или недалеко от него, даже если он при этом громко разговаривал и смеялся, человек быстро достигал области ясного света, области, которую трудно достичь без его милости и его силы.

Непрерывные даршаны