Чудо-мальчик

— Фу, слава богу, Чжо Ёнпхиль, оказывается, все-таки я. Люди на этой сумасшедшей передаче наконец-то пришли в себя, не так ли, а? — спросил мальчик-экстрасенс не то себя, не то меня.

Медленно шагая по ступенькам, я поднялся на сцену. Диктор Бён Дэын плавным жестом вытянул левую руку в мою сторону и произнес:

— Уважаемые зрители, попрошу вас поприветствовать горячими аплодисментами Ким Чжонхуна!

И студия взорвалась овациями.

Я посмотрел в зрительный зал. Я думал, что мне заложило уши, потому что звук аплодисментов постепенно стихал, пока не исчез совсем. Сейчас студия выглядела иначе, нежели на репетиции: зрителей совершенно не было видно. Вместо их лиц я видел только свет — ослепительно-яркий белый свет. Неожиданно для себя я судорожно вздохнул. Слепящий свет заполнил всю сцену. Мне показалось, что я вошел в море света.

А затем меня объяла абсолютная тишина…

Мне казалось, что я стою один в центре пустыни.

Было такое ощущение, словно в ней никого не нет.

Никого, даже диктора Бён Дэына,

Даже зрителей,

Даже работников студии,

Даже других чудо-мальчиков.

Мне казалось, будто я парю совсем один в том ярком белом свете.

Я словно шагал по облаку, а вокруг меня разливался свет.

Я шел в ту сторону, откуда доносился какой-то странный звук.

Я двигался по направлению к звуку, который слышал не ушами, а всем телом, резонировавшим с ним.

Сколько времени прошло вот так?

— В третьей декаде сентября прошлого года, убив двух невинных граждан…

Потихоньку зал стал проступать из нечетких очертаний, и одновременно моего слуха начал достигать голос диктора Бён Дэына. Я принялся смотреть, как его силуэт медленно вырисовывается на фоне яркого света. Пока я шагал к сцене, он, вытянув левую руку в мою сторону, повторял уже сказанное:

— Это был десятилетний сын патриота, полного решимости умереть. Патриота, совершившего лобовое столкновение с автомобилем, за рулем которого был шпион, сбежавший с места преступления и оставивший свою жертву в критическом состоянии. Я представляю Ким Чжонхуна, чудо-мальчика нашей свободной Кореи. Уважаемые зрители, прошу вас встретить его громкими аплодисментами. — Зрители снова разразились рукоплесканиями. Я не понимал, что происходит. Мне показалось, что ход времени смешался, словно хорошо перетасованные карты.

— Школьник Ким Чжонхун, как ты себя сейчас чувствуешь, как твое здоровье? — спросил диктор Бён Дэын, поднося микрофон ко мне.

— Благодаря беспокойству граждан страны, мне стало намного лучше, — ответил я, как меня учили.

— Как твоя нога? Нет ли трудностей при ходьбе?

— Нет, после встречи с Президентом я стал хорошо ходить, — сказал я.

— Уважаемые зрители, вам видно? Именно эта нога — тут он показал на нее рукой, — является примером чудесного излечения. Это нога чудо-мальчика. Посмотрите, от былых повреждений не осталось и следа, — вещал диктор Бён Дэын, поглаживая мое бедро левой рукой и думая про себя: «Сколько же можно это повторять?»

Зрители в студии снова громко захлопали.

— Хотя снова вспоминать тот ужасный миг трудно, — продолжил он, мысленно негодуя: «На самом деле мне тоже уже надоело твердить об одном», — ради зрителей, которые сейчас смотрят эту передачу, ты можешь еще раз рассказать о том моменте, когда твой отец направил машину в сторону автомобиля шпиона?

Вглядываясь в ослепительно-яркий белый свет, я сглотнул слюну. Все уставились на меня. Я знал, что там, среди зрителей, сидит полковник Квон.

— Отец…

Не успел я произнести это слово, как у меня хлынули слезы. Когда я начал плакать, у диктора Бён Дэына тоже вдруг полились слезы. Я подумал: «Почему именно сейчас мне вспоминается то, как отец, давясь рыданиями, распевал народные песни в трактире?» Бён Дэын какое-то время не мог нормально говорить. Вытащив носовой платок, он вытер слезы и протянул его мне. Я, тоже немного успокоившись, продолжил рассказ:

— Грузовик моего отца столкнулся с автомобилем «Бонго», которым управлял вооруженный шпион, а я ничего не смог сделать. Мой отец погибал рядом со мной, а я не успел попросить его: «Не умирай!» Я не то что «Не умирай!», я даже «Прощай» не сумел ему сказать. Отец всегда говорил мне, что из-за него мать ушла в далекую страну. Но в тот раз из-за меня туда ушел отец. Потому что я ничего не сделал. Не зная, что он умирает, я лишь тихо лежал и ничего не делал.

Стоило мне закончить свою речь, как из разных мест по всему залу послышался плач. Стоявший впереди продюсер, думая про себя: «Что это за атмосфера скорбящего дома в конце веселого года! Хватит, хватит!» — энергично замахал правой рукой. Однако у него тоже текли слезы. Диктор смотрел на присутствующих, недоумевая: «Что это, вообще, за дела? Почему, стоит этому мальчику заговорить, как я сразу чувствую себя страшно одиноким?»