Чудо на Гудзоне

Как оказалось, представитель Робертс предложил рекомендацию в ВВС другому претенденту. Мне он дал направление в академию ВМФ. Судьбе было угодно, чтобы тот другой парень с рекомендацией в ВВС отказался ею воспользоваться, и поэтому я был передвинут на его место как «запасной игрок».

Мне было восемнадцать лет, и я ехал в Колорадо. Мне предстояло пройти полный курс первоклассного обучения. Взамен я согласился отплатить моей стране пятью годами службы как действующий офицер ВВС.

Я прибыл в академию ВВС 23 июня 1969 года, и для меня, парнишки из сельского Техаса, это был момент откровения – знакомство с другими кадетами, которые съехались сюда со всей страны. Да, некоторые из 1406 молодых людей с моего первого курса были богатыми мальчиками из элитных семей, которые попали в академию благодаря отцовским связям. В основном были сыновья военных офицеров, часть из них – из семей с давними военными традициями. Но когда все мы прошли через длинные очереди на бритье головы, возникло ощущение, что эти различия больше не имеют значения. Нас ждала одна и та же трудная дорога. Только 844 из 1406 прибывших в академию в тот день в конечном счете получили свои дипломы.

Нас приветствовали в академии в чудесное колорадское утро, когда в небе не было ни облачка. С того самого дня и поныне я очарован Западом. Видимость на сотни миль в любом направлении, и совсем рядом горы – совершенно ошеломительное зрелище для парня с равнин Северного Техаса.

Архитектурный комплекс академии производил мощное впечатление, в то время его здания были сравнительно новыми. Академия ВВС была окончательно достроена всего двенадцать лет назад; а первый ее выпуск состоялся в 1959 году. Я знал, что если сумею продержаться все четыре года, то мой выпуск придется на 1973 год и станет всего лишь пятнадцатым по счету выпуском этого учебного заведения. Первые женщины-кадеты появились в академии только в 1976 году, через три года после моего окончания.

В тот день я довольно заметно нервничал. Не знал, чего ожидать. В отличие от некоторых кадетов-первокурсников, совсем не представлял, насколько сильна здесь будет дедовщина. Как только мы сняли свою гражданскую одежду и переоделись в одинаковую оливково-зеленую повседневную форму, появились кадеты старших курсов и принялись орать на нас:

– Встать по стойке «смирно»! Живот втянуть!

– Грудь вперед! Плечи назад и вниз!

– Локти не растопыривать! Подбородок подберите, мистер!

– Смотреть прямо перед собой!

Стало ли это для меня встряской? Еще бы! В мои восемнадцать лет мне не хватало жизненного опыта и не с чем было сравнивать. Я был парнишкой, попавшим сюда прямиком из семейного уюта, – и вот меня внезапно впихнули в ситуацию, в которой я не представлял, что и как делать правильно. Это меня дезориентировало.

Естественно подвергать сомнению пользу такой нарочитой театральности. Считаю ли я, что это было необходимо? По-прежнему не уверен в этом. Но теперь, став взрослым, действительно понимаю некоторые основания той дедовщины в отношении первокурсников. Ее целью было оторвать нас от всего легкого, комфортного и привычного, перефокусировать нашу перспективу и расставить приоритеты в новом порядке. Для всех нас переставало существовать «я» и начинало существовать «мы». Об этих словах нельзя было больше думать как об абстракциях. Теперь они обладали настоящим смыслом в реальной жизни – как в «шокирующей» реальности. Удивительно, насколько четко и быстро человек учится усердию, ответственности и обязательствам, когда единственными дозволенными, допустимыми ответами на любой вопрос старшего по званию являются «да, сэр», «нет, сэр», «нет, извините, сэр» или «сэр, я не знаю».

Существовало правило, что старшекурсникам не положено физически издеваться над нами. Но помимо воплей и запугивания случались и тычки.

Те, кто высказывается в пользу дедовщины, говорят, что она создает чувство лояльности между товарищами, и в этом доводе есть некоторая доля истины. Когда окончился тот первый учебный год, я очень сблизился со многими своими однокурсниками-«дули» (это производное от греческого слова doulos, которое означает «раб»). Мы вызвались добровольцами сражаться за свою страну и ощущали чувство патриотизма. Я слышал и читал рассказы об опыте тех, кто участвовал в сражениях, и, по их словам, когда попадаешь на поле битвы, на самом деле сражаешься за своих товарищей, а не за какого-то политика или политический идеал. И ты скорее погибнешь, чем опозоришь товарищей.