Чудо на Гудзоне

Несмотря на всю эту жесткую регламентацию, было ощущение, что старшие кадеты и преподаватели молчаливо попустительствовали несанкционированным проделкам, в которых присутствовал дух инициативы. Традиция требовала, чтобы каждый год первый курс самоутверждался, доказывая свои достоинства путем придумывания какой-либо шутовской выходки, которая могла сравниться с теми номерами, что откалывали предшествующие поколения первокурсников, а то и превзойти их.

Наш курс ухватился за идею придать планетарию, в котором кадеты изучали астрономию, новый внешний облик. Это большое здание с купольным сводом было белым, как эскимосское иглу, но однажды, выждав достаточное время после отбоя, мои однокурсники потихоньку выскользнули в ночную тьму и покрыли его черной пластиковой пленкой, прилепив по центру свода большую цифру «8». Когда вся академия собралась маршировать к завтраку, планетарий был похож на гигантский бильярдный шар-восьмерку. Я не участвовал в этой проделке, но в тот день ощутил заряд бодрости. Такие вещи определенно помогали поддерживать наш моральный дух.

Летом перед вторым курсом все мы прошли тренинг на выживание. Каждого из нас забрасывали в лес на четверо суток без еды и воды. Это называлось SERE-тренинг, аббревиатура слов «выживание, уклонение, сопротивление и побег». Целью тренинга было привить нам навыки выживания, научить избегать попадания в плен на войне и правильно вести себя в случае пленения.

Старшекурсники одевались как солдаты коммунистов и направлялись нас выслеживать. Театральность этого действа несколько зашкаливала, но все равно оно ощущалось как дело серьезное. В те дни мне пришлось трудно, временами делалось дурно от недосыпа и отсутствия пищи. Впрочем, мне повезло больше, чем некоторым моим однокурсникам, поскольку я сумел пробраться в лагерь старшекурсников незамеченным и украсть булку и банку джема. Остальные все эти дни проходили голодными.

К началу второго курса я понял, насколько все эти переживания помогли мне возмужать. В первые шесть месяцев учебы в академии я очень тосковал по дому. Но потом, когда вернулся домой в отпуск, моя ностальгия прекратилась. Подумать только, мне еще не исполнилось и двадцати, а я уже встречался с людьми со всех концов света. Я справлялся с трудностями, к преодолению которых не считал себя способным. Я словно в одночасье превратился в мужчину, и мой родной городок казался мне намного меньше, чем я его помнил.

Нам в академии не позволяли пилотировать самолеты вплоть до конца нашего первого курса, так что, когда я во время каникул приезжал на летное поле мистера Кука, получалось у меня коряво. Мне не хватало полетного времени, чтобы по-настоящему обрести ту глубинную связь между разумом и мышцами, которая отличает, к примеру, велосипедиста. Мне приходилось привыкать заново.

Зато с начала обучения на втором курсе академии я стал получать поразительно большое количество пилотажного инструктажа и опыта. Я старался попасть на летное поле при любой возможности.

Я также прошел курс управления планером. Я обожал летать на планерах, поскольку это чистейшая форма полета. Почти как у птиц. У планера нет мотора, он ведет себя гораздо тише, и ты летишь на меньшей скорости 60 миль в час (96,56 км в час), ощущаешь всякий порыв ветра и поэтому осознаешь, насколько легок твой аэроплан и насколько ты сам находишься во власти стихии.

Летая на планерах в Колорадо, я узнал, что можно дольше оставаться в воздухе, внимательно и с выгодой для себя используя окружающий ландшафт. Солнце нагревает поверхность земли неравномерно, особенно летом, и поэтому некоторые ее участки становятся теплее других. Воздух над этими более теплыми участками нагревается и становится менее плотным, так что на этих местах воздушные массы устремляются вверх. Когда пролетаешь сквозь столб восходящего потока, чувствуешь, как он приподнимает самолет. Если входишь в крутой поворот, чтобы задержаться в этой воздушной струе, это все равно что подниматься на лифте – так долго и так высоко, как позволят условия. Это явление называется «термальным лифтом», и, переходя из одного термального лифта в другой, можно парить часами.

А в зимнее время есть «лифт орографической горной волны». Ветры усиливаются зимой, и если ветер пересекает гору или горный хребет, он ведет себя как вода, перехлестывающая через валун. Если оставаться в восходящем потоке над горой, можно подолгу не терять высоты.

Учась в академии, помимо полетов на планерах я получил сертификат летчика-инструктора. Я начал обучать других кадетов, включая десяток своих друзей, летать и на самолетах, и на планерах.

Когда в 1973 году я оканчивал академию, меня назвали «кадетом, добившимся выдающегося летного мастерства», поскольку у меня накопился большой опыт. Это была высокая честь, которой меня удостоили за старательное оттачивание своих навыков на протяжении всех этих часов, проведенных в небе.