Чудо поцелуя

— Нет, — сказала она, наклонившись и обняв его сзади, — я не собираюсь ложиться снаружи.

Она подула в его взлохмаченные волосы.

— Я собираюсь спать с тобой, дурачок. Но чтобы постель была хотя бы шире двух футов.

Сладостная дрожь пронзила ее. Чудом казалось, так просто, так естественно провести ночь в объятиях любимого.

— Расстеленный на полу мешок не такой мягкий, как кушетка, но у нас будет побольше места для… наших игр…

Джо покосился на нее и широко улыбнулся.

— Значит, вам тесновато на кушетке, леди? — рассмеялся он. — Совсем неплохая идея пришла в эту милую головку!

Они раскатали по полу пухлый мешок, взяв пару подушек и одеяло с кушетки.

Нэнси сбросила кроссовки и начала расстегивать пуговицы на блузке.

— Постойте, мисс, — сказал Джо низким, вибрирующим голосом. Он порывисто схватил ее за руки и поднес тонкие пальцы ко рту. — Вчера ночью мы слишком торопились. Но сегодня спешить нет причины…

Потом игриво обнял ее за бедра. Этого было достаточно, чтобы тело Нэнси энергично прильнуло к нему. Она откинула голову, и его губы нежно коснулись ямочки между грудей. Медленно он расстегнул пуговицы и стянул с нее блузку. Когда она осталась одетой только в отблески каминного пламени, он отступил назад, обшаривая ее всю жадным взглядом. Его глаза сузились и потемнели.

— Как ты прекрасна! — гортанно произнес он, бросаясь к ней и опрокидывая на импровизированное ложе…

После вчерашней бурной ночи он почти сумел убедить себя, что их первое соитие было просто результатом человеческой потребности. И это было очень правдоподобно, если учесть, сколько времени он провел в воздержании. Но больше он не мог объяснять свою тягу к ней исключительно мужской похотью. Другое, более глубокое чувство заставляло его постоянно думать о ней, трепетать от неутомимого желания.

Почти бросив ее на спальный мешок, он поклялся себе, что сегодня не станет сдерживаться. Он отдаст ей все — до возможного предела, а может быть, и невозможного ни с какой другой женщиной, кроме нее.

Под его пылающими губами кожа Нэнси была упругой и прохладной, отвердевшие груди обжигали ему руки. Может быть, успел подумать он, пока мысли окончательно не улетучились, — может быть, мастера, которые в античную эпоху высекали из мрамора прекрасных обнаженных богинь, копировали таких, как она, натурщиц?

Потом, когда уже давно стихли последние стоны удовлетворенной страсти и она заснула в его объятиях, Джо неподвижно лежал, уставившись на мерцающие искорки догорающего камина.

Он так боялся, что Нэнси Пикфорд похитит его бедную душу. Но ведь вышло наоборот. Он уже почти утратил свою душу в тюрьме. А она ему ее вернула, вселив в нее не только радость любви, но и неугасающую надежду.

Немного удачи — и можно навсегда убежать от полиции. Но разве убежишь от чувств к ней, переполнивших его разбитое сердце? Он понял, что влюблен в нее. Отчаянно влюблен. Именно так, как об этом пишут в хороших книгах. А он-то считал, что все это — высосанные из пальца бредни для рафинированных барышень…

Если бы только можно было убедить ее в своей любви, в том, что ему ничего на свете так не хочется, как быть рядом с ней всю оставшуюся жизнь. Всю оставшуюся ему жизнь, в которой нет иного выбора: или жуткие годы в тюрьме, или бесконечная игра в прятки с законом, в которой не будет минуты передышки. Что может он, человек, отмеченный клеймом проклятия, предложить женщине, которая заслуживает самого лучшего?

Нэнси проснулась. Сладко зевнув, она привстала на локте, чтобы всмотреться в его успокоенное сном лицо, такое переменчивое и такое красивое, по крайней мере для нее.

Она еще никогда так не была влюблена, даже на заре туманной юности, когда жизнь — сплошное ожидание принца из счастливой сказки.

Никогда бы раньше она не поверила, что может без остатка отдаться мужчине, которого знает всего несколько дней и который был безбожным чудищем для целого штата. Проклятым всеми отцеубийцей. Кто бы не вспомнил, узнав о ее поступке, древнюю истину про то, что любовь сердита, полюбишь и бандита…

— Я люблю тебя, Джо, — целуя его небритые щеки, пробормотала она.

Его глаза удивленно раскрылись спросонья, губы зашевелились, а она продолжала вдохновленная:

— Я хочу остаться твоей навсегда. Куда бы ты ни ушел завтра, через год или через десять лет, я буду всегда и везде с тобой.

Легкий, ускользающий испуг в его глазах дал ей понять яснее всяких слов, что она сделала ужасную ошибку. Но исправлять ее было свыше ее сил.

— Я люблю тебя, — повторила она дрожащим голосом, хотя мужество покидало ее. Она была слишком переполнена радостью своей любви и совершенно позабыла о горестном их бытие.

Джо чувствовал себя так, будто его ударили ножом в сердце. Первые слова, которые он услышал после пробуждения от тяжелого, маятного сна заставили его возликовать. Она объясняется в любви! Но радость сгинула так же быстро, как и появилась. Любовь для беглеца — это несчастье, это те же самые узы, которые он не имеет права себе позволить.