Чудо революции. Роман о партизане и чекисте Щетинкине

Пришел в себя в госпитале. Палата была забита ранеными. Его наметанный глаз сразу определил, кто еще жив, а кто умер. На мертвом даже складки одежды лежат как-то по-особому плотно, будто все сделано из камня. Те, кто уцелел, не разговаривали друг с другом. Разговаривать не хотелось. Да и о чем? Лежали в тоскливом равнодушии. Смерть на этот раз обошла их. Но в самой жизни воцарилась неопределенность, какая-то необязательность. Особенно томила бессмысленность жертв, когда под огнем противника гибли десятки тысяч людей. А живых в окопах заедали вши.

В одном из боев офицер трусливо сбежал. Щетинкина назначили командиром роты, присвоили штабс-капитана.

Полк Щетинкина находился во 2-й армии генерала от кавалерии Самсонова. Эта армия, принявшая на себя основной удар и оставленная без помощи и содействия конницы Ранненкампфа, была разбита в Восточной Пруссии, генерал Самсонов погиб. Предательство, обман и снова предательство…

Кто-то из солдат или младших чинов тайно подкладывал ему запрещенные прокламации. Петр Ефимович читал их с болезненным интересом. Мол, пора превратить империалистическую войну в гражданскую. Хотелось доподлинно знать: как? Заговорил с зауряд-прапорщиком Калюжным: «Вы того, поаккуратней…» Калюжный сделал вид, будто ничего не понимает. «Во время утренней молитвы рота поет «Марсельезу» на церковный лад», — пояснил Щетинкин.

— Да откуда же они, собачьи дети, французский гимн знают?! — деланно возмущался Калюжный. — Не иначе кто из французишек научил: сами в своей Франции воюют плохо да еще наших солдат учат «отрекаться от старого мира».

Он явно издевался над штабс-капитаном. Щетинкин рассвирепел:

— Вот ты, Калюжный, мне прокламацию подсунул про войну империалистическую и войну гражданскую. Прочитал — ни черта не понял. А вы хотите, чтоб ее солдат понял. Как же он поймет всю эту большевистскую премудрость?

— Уже поняли, ваш бродь. Мы вас не подведем…

— Сами себя не подведите. Я в ваши «игры» не играю. Да и без вашей агитации кое-что понял. Но не сдаваться же в плен! Кто-то должен воевать…

— Зачем? — серьезно спросил Калюжный.

— Затем, что на войне положено воевать.

В «игры» пришлось играть там, в Ачинске, и в Красноярской тайге. После Февральской революции все вдруг превратились в «граждан». Теперь к Щетинкину должны были обращаться не как к «благородию», а как к «гражданину начальнику» или «господину офицеру». Пытался втолковать солдатам своей учебной команды суть революционных изменений в обращении друг к другу. Они смеялись: «Господин солдат? Так мы же, по словам одного знаменитого генерала, есть «святая серая скотинка»…» В их смехе крылась давняя обида и горечь.

Щетинкин махнул рукой и перестал обращать внимание на то, как называют его солдаты. В самом деле: кому это все нужно сейчас? Солдатики рвутся домой, а высокое начальство собирается всех их бросить на фронт. Правда, «увечному воину» такое не грозило. Да и не рвался он на фронт. Часто навещал семью, которая оставалась в деревне Красновке. Дети подрастали. Клаве исполнилось пять, Надя была на два года младше. Васена собиралась родить третьего.

Жене говорил:

— Даст бог, демобилизуют из армии, а дело идет к тому. Осяду на землю, плотницким делом займусь, и заживем мы тихой, мирной жизнью в свое удовольствие… В наше смутное время лучше всего быть увечным воином — кому он нужен?

Васене такие слова что маслом по сердцу. Плохо ли, когда муж всегда при доме, при хозяйстве. Детям нужна отцовская ласка, забота. И ему казалось, что именно к такой вот спокойной, мирной жизни он продирался через все ужасы войны, как в тайге продираешься сквозь бурелом и топи.

Еще на фронте стал различать политические направления и партии, их программы. Многое объяснял прапорщик Калюжный, который очень умело развенчивал и меньшевиков, и эсеров, и кадетов — всех, кто набивается в поводыри народные. Своего отношения к программам партий Щетинкин никак не проявлял, только слушал, осмысливал, и прапорщик не знал, уразумел ли штабс-капитан суть борьбы разных партий. Особенно подробно Калюжный рассказывал о большевиках, о Ленине, об отношении большевиков к войне. «Война любого из нас большевиком сделает…» — думал иногда Щетинкин.