Чудо революции. Роман о партизане и чекисте Щетинкине

Горюнов посмотрел на него с ненавистью, но ничего не сказал.

Щетинкин заметил агитработника Рагозина, который сопровождал пленных.

— Пленных куда ведете, Рагозин?

— Приказано раздать этих пернатых по дворам, вроде как бы в помощь. Я доказывал: пусть лучше траншеи роют. Кто не работает, тот не ест.

— Правильно. Всех бросить на земляные работы!

— Есть, товарищ помглавкома!

Щетинкин пристально всматривался в лица пленных. Его взгляд задержался на корнете Шмакове.

— Кто таков?

Шмаков смело вскинул голову.

— Корнет Шмаков. Сдался без сопротивления.

— Что так? — ехидно спросил Щетинкин.

— Изуверился. Устал. На допросе дал ценные показания.

— Разберемся. Значит, верно, что для паруса, который не знает, куда он плывет, нет попутного ветра. Так?

— Так точно, — с готовностью ответил корнет.

Щетинкин быстро вошел в штаб. Большая комната до отказа была набита людьми, низко висел синий махорочный дым.

— Что у вас тут происходит?

Поднялся Альянов, человек интеллигентного вида, с острой бородкой, тонкими гибкими руками, быстрым взглядом.

— А, товарищ Щетинкин! Здесь происходит вот что: совместное заседание объединенного совета, армейского совета и главного штаба. Вас избрали в президиум.

— Я не об этом. Вы что тут, рехнулись? Хлеб в Вершино перевозите…

— Не перевозим, а уже перевезли.

— Зачем?

— Что?

— Перевезли!

— А вы не горячитесь, товарищ Щетинкин. Присаживайтесь. Объединенный совет постановил перенести столицу в Вершино.

— Зачем? — яростно допытывался Щетинкин.

— Опять зачем! Решили выползти из своей заманской скорлупы. К весеннему наступлению готовимся.

— Кто готовится? — настойчиво допрашивал Щетинкин.

— Вот собрались обсудить этот вопрос.

— А что его обсуждать? Это же глупость какая-то… Александр Диомидович, это правда? — спросил он Кравченко.

— Не знаю. Я только что из лазарета притащился.

— Но ты наш главком! Кто вправе без тебя ставить такой вопрос?

— Объединенный совет — вот кто! — перебил его Альянов строго. — Нас избрал крестьянский съезд, мы главная исполнительная власть.

— А почему вы решили наступать?

— Народ рвется в наступление. Вот послушайте, что пишет наш поэт, выразитель чаяний… — Он взял «Крестьянскую правду» и прочитал с пафосом:

Что нам, повстанцам, кущи рая
И рабский сон пустых голов, —
Что без борьбы за жизнь земная
И что за тучи без громов?!

Гром им подавай!

— Я тебе вот что скажу, помглавкома, — сказал Щетинкину командир полка Старобельцев. — Вопрос о наступлении поднял я. Мой полк хочет наступать. — Он закурил и подошел к карте. — К нам приезжает делегат с Тасеевского фронта: решили объединиться. Окончательно перережем Сибирскую магистраль, захватим Канск и развернем бои на запад и восток. Красная Армия Уфу берет! А мы отсюда ударим…

— А хлеб зачем в Вершино?

— Решили в целях оперативности приблизить снабжение к линии фронта.

— «В целях оперативности…» «Сон пустых голов», Старобельцев.

— Почему?

— Распутица. Мы надолго отрезаны от Тасеевского фронта. Колчак, думаю, не сидит сложа руки — он бросит против нас все!

— Наш революционный долг — пожертвовать собой! — сказал Альянов с фальшивым пафосом.

— А если драпать придется? Хлеб и мастерские белым оставим?

— Так уж сразу и драпать!.. Пораженческие настроения.

— Да поймите вы: выдержав за полгода семьдесят тяжелейших боев, мы истощили себя. Мастерские не успевают патроны и гранаты делать. Где порох, где снаряды? Нас осталось три тысячи бойцов.

— Наш революционный долг… — петушился Альянов.

— Наш долг — сохранить Советскую власть в тылу у Колчака до подхода Красной Армии. Держать в своих руках железную дорогу, не давать Колчаку ни сибирского хлеба, ни масла, ни людей — это лучшая помощь Красной Армии! — отчеканил Щетинкин.

— Это узость. Мы лучше пойдем на утрату, — настаивал Альянов.

— А мы не пойдем!

— Ставлю на голосование. Кто за наступление? Кто против? Итак, большинство за наступление! — Альянов торжествовал.

Поднялся Кравченко.

— Я снимаю с себя обязанности главкома, — решительно заявил он.

— А вы, Щетинкин? — высокомерно спросил Старобельцев.

— А я не снимаю. И Кравченко погорячился. Я плюю на вашу подлую затею! — отрезал Петр Ефимович.

— Вы обязаны подчиниться воле большинства!

Щетинкин зло рассмеялся, снял папаху и уселся за стол. Альянов был несколько растерян.

— «Воле большинства»… Смотря какого большинства, Альянов, — сказал Щетинкин спокойно. — В прошлом году скрывался я от беляков на острове. Еда была, а пришлось уйти в деревню… Волки выжили, оказались в большинстве.

— Значит, я, Старобельцев, Разговоров, Высоков, Блюм и другие — волки? — Глаза Альянова недобро прищурились.

— Вы, Альянов, просто крикун, карьерист. Вас никто не выбирал. Вас кооптировали ваши сторонники.

— Я возражаю! — запротестовал Альянов.

— Можете возражать. Случается и так: кучке крикунов, «филистерам от революционаризма», как называет их Ленин, удается захватить большинство и громкими фразами увлечь за собой массу. Таких нужно бить по голове.