Чудо. Роман с медициной

Я напрягся. Когда от опухоли отрывают кусочек, всегда есть риск осложнений, даже Обормот по мере возможности избегал этой процедуры.

«Сегодня? — переспросил я недоверчиво. — В один день с пембро?»

Нам понравилось ласкательное имя пембролизумаба, услышанное от Писарро.

«Да», — лаконично ответила Рут, и ее интонация ясно говорила о том, что у нас нет выбора.

Я перевел новость Рипсик, хотя она уже все поняла. Мы оба знали, почему Рут торопится с биопсией, — в договоре с фармакологической фирмой имелся любопытный пункт, а именно после начала лечения у «подопытного кролика» могли лишь попросить образец опухоли, но требовать этого уже не разрешалось, и сегодняшний день был последним, когда от Рипсик ожидалось полное подчинение. Нет, заставить ее и сейчас никто не мог, но возникал вопрос, что последует за отказом, вполне возможно, что тогда отменят и пембро.

Несмотря на все это, я подумал, что Рипсик заупрямится, по крайней мере спросит, нельзя ли биопсию перенести, например, на следующую неделю, — но она только сказала кротко: «Хорошо. Надо так надо».

Должен ли я был вмешаться, спросить, стоит ли проводить две такие разные — и такие сложные — процедуры в один день? Но напротив меня сидел один доктор, а рядом другой, моя жена, иногда в шутку называвшая меня «профессором», когда я слишком активно высказывал свое мнение по какому-нибудь медицинскому вопросу. Я промолчал, утешив себя тем, что после таллинской биопсии Рипсик не почувствовала ничего, правда, там по просьбе Джентльмена процедуру проводил лучший специалист больницы, но разве тут они хуже? И этого молчания я себе простить не могу.

Рут дала нам направление с нашей сегодняшней программой, в полдесятого биопсия, в десять встреча со специалистом, на прием к которому Рипсик давно хотела попасть, и в половине одиннадцатого долгожданное пембро. Мы поблагодарили, встали и отправились в путь. Биопсия проводилась на этаже «минус один» — в голову пришло сравнение с адом, и это и был ад. В регистратуре скучала сотрудница в белом халате, потрепанная временем вульгарная красотка, мы протянули ей направление, она предложила нам подождать. Потихоньку стали появляться и прибавляться пациенты, они ненадолго присаживались, их скоро вызывали на процедуру, только нами никто не интересовался. Стрелки часов подошли к десяти, потом к половине одиннадцатого. Мы с Рипсик оба нетерпеливые, и сейчас мы от этого страдали, мы томились, ерзали, следующий прием, куда Рипсик рвалась, должен был давно начаться, уже подошло время пембро, а мы все еще торчим тут!

«Может, смоемся, скажем, что вернемся попозже», — шепнула мне Рипсик, и я понял, что на самом деле она совсем не хочет этой биопсии.

«Хорошая идея», — одобрил я, мы встали — но тут же раздался голос вульгарной красотки, суровый, как у тюремной надзирательницы: «Стоп! Куда вы?»

Я объяснил, что нас ожидает другой врач и что мы вернемся потом, когда для нас найдут время, — в ответ прозвучал приказ: «Никуда вы не пойдете! Сядьте!»

Не зная, что делать, мы подчинились. Надзирательница вышла, может, нам стоило этим воспользоваться и удрать? И вдруг из хрипящего, как и во всех других местах этой клиники, громкоговорителя послышалось имя Рипсик.

Дальнейшее я в силах описать лишь конспективно. Мы оказались в процедурной, разделенной ширмой, где нас встретили две медсестры, Рипсик попросили раздеться и лечь на высокую больничную койку, меня же отправили за ширму. Резко открылась дверь, и стремительным шагом вошел стройный человек в белом халате. Он сказал что-то, и на потолке зажегся яркий свет. Затем он продолжил, громко и на хорошем английском: «Меня зовут доктор Кеседа. Мне поставлена задача взять у этой пациентки образец опухоли».

Он добавил еще несколько слов, на испанском или на каталанском, черт его знает, я так и не научился их различать, — и вдруг Рипсик вскрикнула. Это был тихий вскрик, и я не понял, что случилось, потом она объяснила мне, что Кеседа велел медсестрам снять марлевую повязку, это была та самая повязка, которую Рипсик сама смастерила, она лучше всего защищала ее раны, обычно сестры ее просто развязывали и потом возвращали на место, но тут, наверное, было отдано другое распоряжение, потому что сестра, не спрашивая Рипсик, разрезала повязку пополам.