Чудо. Роман с медициной

Мы молча обнялись, о чем было говорить, я взял ее чемодан, и мы пошли к стоянке такси, по дороге я спросил, помнит ли она, как мы прощались в этом аэропорту в предыдущий раз, самолеты вылетали почти одновременно, у нее в Прагу, у нас с Рипсик в Севилью, — конечно, ответила Гаяне, она и сама после приземления думала об этом. Ассоциаций и воспоминаний было много, мы сейчас шли тем же маршрутом, что Рипсик и я полтора месяца назад, Рипсик сидела в инвалидной коляске, я на всякий случай вызвал помощь, барселонский аэропорт большой, и пешком его расстояния были для нее неодолимы, ее катили, а я рядом толкал тележку с вещами, я рассказал об этом Гаяне, она слушала внимательно, я понял, что ее интересует все, что с нами тут произошло, в общих чертах она, конечно, это знала, после того как Рипсик попала в больницу, мы находились в постоянном контакте, но одно дело телефон, а совсем другое — когда видишь «место действия» своими глазами. Дорога, когда мы сели в такси, естественно, тоже повторяла ту, полуторамесячной давности, и едва мы повернули на Ронда-де-Дальт, как я стал наклоняться к окошку, чтобы не пропустить клинику. Когда она возникла на горизонте, я показал на нее Гаяне:

— Вот тут ее усыпили.

Появился цилиндр института, и я добавил:

— А тут мучили.

Гаяне сказала, что хочет обязательно увидеть оба заведения ближе, я пообещал привезти ее сюда и полез в карман за кошельком, потому что мы уже приближались к гостинице. С портье я обо всем договорился, в гостинице знали про нашу трагедию, что-то они даже видели своими глазами, например как я увозил Рипсик в больницу; и наверное, после ее смерти им позвонили, потому что, когда я пошел поговорить насчет Гаяне и экивоками сказал о случившемся: «Моя жена уже не живет в гостинице», портье понимающе закивал, а когда я спросил, можно ли, чтобы вместо нее в номере поселился другой гость, спросил только: «Ваш родственник?» Я ответил утвердительно, и он сразу согласился зарегистрировать Гаяне.

Уладив формальности, мы поехали на мой седьмой этаж, в номере уже было прибрано, и я показал Гаяне, где она может расположиться.

— Будешь спать здесь, у окна.

Раньше все было наоборот, у окна спал я, а Рипсик со стороны перегородки, но я совершенно не мог представить на ее месте кого-то другого и вчера переложил свои вещи на доску-тумбочку Рипсик. На освободившееся место Гаяне сразу поставила Джузеппе — она достала его из сумочки, — затем принялась распаковывать чемодан, а я в это время рассказывал ей о том, что нам предстоит: завтра вечером прощание с Рипсик, при этом важно было взять с собой серьги, я сказал об этом на случай, если сам забуду, в понедельник кремация, уже без нас, а в среду мне должны были передать урну с прахом, после чего мы можем наконец убраться из этого проклятого города — конечно, если удастся, добавил я, потому что на нашем пути встали неожиданные препятствия, Мануэль Карлос, менеджер похоронного бюро, которому я признался, что собираюсь отвезти пепел Рипсик в Италию, предупредил меня, что это сложно, в самолете без соответствующего разрешения прах перевозить нельзя. «Но как они узнают?» — удивился я, на что Мануэль Карлос хитро улыбнулся и напомнил, что в аэропорту багаж просвечивают.

— Таким образом, — сказал я Гаяне, — мы имеем выбор между поездом, автобусом и паромом.

— Понятно, — покивала Гаяне.

— Это при хорошем раскладе, при плохом мы должны будем сперва полететь в Таллин.

— От чего это зависит, хороший или плохой?

— От того, что будет написано в бумаге, которую нам дадут вместе с урной. Мануэль обещал к понедельнику это выяснить.

— Понятно, — повторила Гаяне слегка упавшим голосом, перспектива лететь в Таллин ей, думаю, не очень нравилась, не из-за города, она любила Таллин, а потому что, как и мне, ей было трудно переступить порог нашего дома, где еще витал дух Рипсик.

Я предложил спуститься вниз и выпить в баре чашку кофе, неохота было снова идти за кипятком, да и растворимый надоел, Гаяне сразу поддержала эту идею, и я подумал, что Рипсик так легко заманить мне бы не удалось, она редко соглашалась посидеть в кафе, только если чересчур устанет — да, мы экономили на всем, со стороны это наверняка выглядело скупердяйством, но если бы мы не считали каждый цент, мы не могли бы столько путешествовать, а это для нас было важнее — кофе можно пить и дома.

На улице уже начиналась жара, и, когда мы сели в патио, Гаяне заметила, что в Барселоне очень влажно.

— Да, Рипсик это просто изнуряло, — подтвердил я.

— Она очень страдала? — спросила Гаяне.

Я кивнул, и она призналась, что никак не может решить, не совершила ли она ошибки, не приехав раньше. Я убедил ее, что она поступила правильно, — все произошедшее здесь было тяжелым и страшным и долго бы ее потом преследовало, и вспомнил, как Рипсик еще в Таллине попросила, чтобы я не огорчался, если она вдруг умрет, потому что она «свое уже отмучилась».

— Мне она говорила, что держится только ради тебя, — сказала Гаяне.