Чудо, тайна и авторитет

— А можно и так сказать, Ваня. Что-то выплеснул. Давно вынашивал. Ух, мне бы к этому мальчику, пока он был еще жив… — Опять он махнул рукой, но уже в никуда, и с усилием вернул бодрый тон: — Его, кстати, представляешь, трижды уже хотели купить, но я не продал. Мать его продал, эльфов всех продал, а его нет, не продам… — Заметив недоумение Ивана, граф пожал широкими плечами. — Ты не знаешь, видимо, я забыл написать. Вернисаж с продажей, тут много кто покупает картины: и друг у друга, чтоб любезность оказать, и из искренней эстетической любви, я вот взял… — он кивнул на болезненную барышню, — себе американцев, нравятся мне американцы, славный народ, повешу в библиотеке… — Темные глаза его быстро обвели залу. — Но ни у кого столько не берут, как у нашего юного друга, вон он, в окружении, завидно даже!

Граф говорил о D.: черная его макушка и яркий дневной пиджак действительно мелькнули в дальней толпе. Иван кивнул и фальшиво воскликнул: «Я как раз его искал!» Под этим предлогом он хотел просто раскланяться, но не потребовалось: к графу подошли еще посетители и отвлекли расспросами об эльфах. Иван отошел с немалым облегчением: понял вдруг, что утомился и растревожился от вроде бы пустого разговора. Опять полезли дурные воспоминания; перед глазами все стояла работа с плененным мальчиком… Иван обернулся, но за полминуты уже весь закуток графа забился людьми; дофина загородили. А вот вокруг D. образовалась временная пустота.

Иван поколебался — и пошел в угол, где юноша обосновался, заняв с полотнами довольно большое пространство. Стоял он сейчас спиной, поправлял одну из работ — море, на котором блестела лунная дорожка, сделанная явно из разбитой елочной игрушки. Воду усеивали обломки погибшего корабля, но, несмотря на это, пейзаж выглядел мирно, буквально элегически.

— Андрей! — Иван негромко окликнул его по имени, как звал в детстве.

D. обернулся, скользнул по нему долгим тяжелым взглядом и наконец все же кивнул со слабой улыбкой: узнал и уверил себя, что новый гость опасности не представляет. Посмотрев во внимательные эти глаза, следящие за каждым движением, Иван вспомнил детское: «конопатого Ванечку», или как там D. его обозвал? Благо, неприязнь вроде осталась в прошлом. При встречах юноша был вежлив, а иногда даже дружелюбен. По поведению его, по беседам к тому же чувствовалось: профессию Ивана он, в отличие от дяди и матери, уважал. Вот и теперь, пожав руку, он сразу спросил своим приятным низковатым голосом, не без любопытства:

— Что делаете здесь? Трудитесь, ловите кого-то или так?

— Так…

Иван подошел. Узор на пиджаке D. был словно с жостовского подноса: цветы, листья и гроздья рябины. Иван, как обычно, постарался не уделять наряду слишком много внимания и скорее сосредоточился на картинах. Он смутно представлял, о чем заводить беседу, а если совсем честно, подошел с одной иррациональной мыслью: в очередной раз попытаться убедить себя, что этот юноша… в порядке? Живет как все? Не мучается ничем тайно? Здесь, в светлой зале, в благодушной толпе эстетов, обмануться было проще простого. Пусть же совесть хоть немного помолчит.

— Все можно трогать, — мягко сказал D. ему в спину. — Точнее, конечно, лучше не надо, наверное… но многим хочется!

Работы, все до одной, пытались вырваться на свободу: покалывающая ладонь стеклянная крошка на воде; танцующий индеец с настоящими перьями на ритуальных одеждах; солдат, занесший над врагом винтовку с иглой-штыком, явно швейной. Руины немецкого замка были частично из битого камня; купола Троицы в Листах — из настоящих, чуть подкрашенных скелетированных листьев; Христос, искушаемый в пустыне, сиял нимбом из крошечных жемчужин, а беснующиеся вокруг демоны расправляли крылья — мягкие, бархатистые, пачкающие руку чем-то вроде темной пыльцы… не останки ли мотыльков? Точно. Иван невольно отдернулся от этой работы, устрашающей контрастами: жемчуг и мертвые насекомые, раскаленно-светлое небо без единого облачка и щерящиеся морды. От D. это не ускользнуло: он улыбнулся теплее — и знакомо сморщил нос. Позабавился, что сумел устрашить полицейского.

— Не думайте, умерли эти бабочки без всякого моего участия — я нашел их на чердаке.

— Все очень красиво… — пробормотал Иван, хотя и понимал, что слово бледновато. Просто не нравились ему всякие экзальтированные превосходные степени: они расхолаживали, нет, даже опошляли подлинный восторг. — Вы выделяетесь. Это достойно уважения — что вы сохранили свою… детскую особенность? Ну, вкрапления, или как это назвать? — И он осторожно тронул перо на одеянии индейца.

— Они не всем по душе: меня не раз пытались отучить, вернее, пристыдить. — D. быстро опустил глаза. — Но я иначе уже не могу, да и не хочу. Одному человеку эта техника очень… — закончил он с явным усилием, — нравилась. Он всегда поощрял меня ее развивать, хотя сам в живописи не так чтобы смыслил.