Чудо, тайна и авторитет

О некоторых из этих детей, жертвах родительской жестокости, он писал и порой рассказывал графу. Тот всякий раз слушал внимательно, обещал послать той или иной семье денег, исправно посылал и… еще ходил с визитами? Других Иван просто помнил: сыновья и дочери графининых приятелей, те, кого приглашали на балы, чтобы маленьким Андрею и Lize не было скучно. Третьи… Свело гортань, пришлось зажмуриться, сглотнуть. На одной такой работе Иван узнал кого-то вихрастого, чуть коренастого, с рассыпанными по лицу и голым плечам веснушками — граф удивительно похоже воспроизвел его детский облик, подписал нежно-абстрактно, но до крика узнаваемо: «Быстрое, крылатое, золотистое…». На другом рисунке, датированном еще раньше, был худой долговязый мальчик с шапкой одуванчиковых волос — Иван не мог подтвердить, но почти не сомневался: Петуховский. Оба «натурщика», кстати, сидели здесь, в этом кабинете, в креслах: поза Ивана была настороженной, точно он вот-вот подастся вперед; поза секретаря — спокойной; тот дремал, склонив набок голову так, что взгляду открывалась шея с россыпью родинок.

Одна мысль помогала сохранить хоть какое-то самообладание: понимание, что, конечно же, далеко не все с натуры. Если граф грязно воображал его, Ивана, мало ли о ком он фантазировал так же? Вряд ли он мог подступиться, например, кое к кому из маленьких Романовых, которые здесь тоже были, или к Танечке и Оле, которых изобразил абсолютно голыми, или к соседским детям… Немалая часть подшивки была наполнена фантазиями. Скотскими, но лишь фантазиями.

Секретаря и Осу разделяло всего восемь-десять работ. Иван помнил: в 1864 граф женился и провел следующие два года «благопристойно», если вообще возможно было это слово. Рисунков с женой не было, ни единого, к облегчению Ивана. Дальше, после 1867, пошли знакомые дворянские девочки и мальчики, приезжавшие в Совиный дом в гости… Иван догадывался, кого скоро увидит, понимал, что это уже точно будет не фантазия, — но перевернул еще несколько страниц.

На рисунках, на семи или восьми подряд, замелькал D. Спящий на боку со сползшим с бедер одеялом; надевающий у зеркала рубашку; сидящий среди цветов. Пальцы опять дрогнули, но следующая картинка оказалась еще гаже: Андрей спал, занавесив лицо волосами, а узнаваемая рука — широкая, жилистая — лежала на его ключицах.

Твой, как и всё в этом доме, ты тут царь-батюшка… что захочешь, то и будешь делать. Так сказала Lize?.

Иван обессилел. Он отступил от стола, принялся тереть лицо, впился в волосы и дернул их, но в себя прийти никак не получалось. Его словно вымазали ледяной, липкой, жирной грязью. В остервенении он заходил по кабинету — шторы, к счастью, были задернуты, и никто не мог заметить с улицы его силуэт. Он метался, рыча сквозь зубы и всю оставшуюся выдержку тратя на одно — чтобы не слишком шуметь, не налетать на предметы. Голова, как на Хитровке, закружилась; казалось, он выпил лишнего и отравился. Повезло, что сегодня не удалось даже пообедать. Во рту и, соответственно, в скручивающемся желудке с утра не было и маковой росинки.

Мебель поплыла перед глазами, и Иван остановился у окна. Потной рукой оперся на стену, впился другой в гардину… одумался: как бы не сорвать. Начал осторожно разжимать пальцы, ткань колыхнулась… с внутренней стороны мелькнул след кровавой пятерни. И наконец сон и явь сошлись окончательно, будто мерзости в столе было недостаточно: случилось, случилось, являлись призраки! Иван улыбнулся, стараясь не думать о том, сколь безумна эта улыбка, — и прямо на глазах след медленно растаял.

В дверь постучали. Иван подавился воздухом, едва не сиганул все за ту же гардину, но спустя секунду сообразил: граф бы сам к себе стучать не стал. Да и стук был особенный, целая барабанная соната из длинных и коротких звуков. Так дать о себе знать могла разве что одна личность, с которой Иван сам условился тут встретиться, поэтому он быстро прошел к двери, услышал в подтверждение догадки: «Это я, дядя!» — и, мысленно еще раз похвалив Андрея за какое-никакое понимание конспирации, впустил его.

D. поскорее скользнул внутрь, притворил дверь и с порога сообщил:

— Вы не поверите, но… она написала уже письмо одному из его друзей! — Иван постарался изобразить удивление и возмущение. — Вы очень вовремя предупредили, спасибо, ведь, начнись что-то, трудно было бы уже отменить, особенно пока мне не исполнится двадцать один. — D. пошел к столу; Иван поспешил за ним. — Но мы поговорили! Она была очень огорчена из-за того, что кто-то бросил ей на стол мои окровавленные платки. Я еле умолил ее дать мне последний шанс излечиться так, как я считаю верным… — Он вздохнул, тепло улыбнулся. — На самом деле у меня есть мысль, что хорошо мне поможет: это две вещи, но пока…

Он осекся: увидел на столе подшивку. Подскочил прежде, чем Иван его остановил, и замер как вкопанный над той самой картинкой с рукой. Закрыл глаза, слабо покачнувшись. Устоял — пальцы яростно сдавили край столешницы, скрипнули ногти. Рвано выдохнул.