Чудо ты мое, зеленоглазое

Мысль всплыла откуда-то из глубины подсознания и была настолько неожиданной, что Петрович сначала не понял ее. Он потер лоб. Какая старуха? Какой котенок? Старик осмотрел себя. И почему он спал одетым? Вчерашний день был закрыт черной непроницаемой шторой. Но вдруг эта штора рухнула. Петрович вспомнил окровавленное лицо Витьки и содрогнулся от ужаса. Значит это был не ночной кошмар?!

«Старуха… Это был ее котенок».

Мысль казалась почти материальной. Она звучала как голос, чужой и незнакомый. Петрович закрыл лицо руками и тихо застонал.

– Боже ж ты мой!

Душевная боль стала физической. Она рвала грудь. Она делала вновь нахлынувшие переживания настолько пронзительными и болезненно-острыми, что старик вдруг понял, что сходит с ума. В голове, один за другим, начали вспыхивать непонятные, ослепительные как свет горящего металла, хаотичные образы: лица незнакомых людей, улица и там, дальше, огромная, заасфальтированная площадь, ведущая в никуда. За площадью чернела бездна…

Руки старика свела судорога, ногти вонзились в кожу лица и медленно поползли вниз. Сознание гасло. Оно растворялось как корка тонкого льда в темной воде.

«Подожди, – ударила последняя мысль, – а Витька-то как же?!»

На какое-то мгновение Петровичу показалось, что на него обрушился вал холодной воды.

«Может жив он еще?»

Петрович убрал руки от лица и осмотрелся. Вокруг стояла почти абсолютная тишина. Боль и черный ужас исчезли без следа. Прошла минута… Петрович смотрел в окно и чего-то ждал. Солнце слепило глаза. Казалось, его лучи проникают все дальше и дальше в мозг, разгоняя страшные, ночные тени. Старик ждал… Он не понимал, что именно он ждет, но то чувство, которое внезапно овладело им, можно было назвать именно ожиданием. Оно едва не погибло придавленное черным ужасом, но теперь вдруг окрепло и победило страх.

Старик ждал… Его удивляло, что за окном светит солнце, что у него на руке греется солнечный зайчик и даже то, что вокруг стоит полная тишина. Нет, нет! Что-что происходило с ним именно сейчас, именно в эту минуту. Что-то должно было происходить! Что-то рушилось – огромное и высокое, как гора, как черный дом заселенный злыми гномами похожими на крыс.

Прошло еще несколько минут… Петрович встал. Сильно болели ноги, ломило поясницу, но вместе с тем во всем теле чувствовалась удивительная, молодая легкость. Мысли стали четкими и ясными.

Старик шагнул в центр комнаты и остановился. Прежнее и здравое понимание происходящего вокруг, возвращалось к нему так же быстро, как это происходит у пловца вынырнувшего из воды.

В чуланчике едва слышно мяукнула Багира. Петрович вышел в коридор и открыл узкую дверцу. Кошка обнюхала ноги человека и подошла к пустой миске. Обследовав ее, она вопросительно посмотрела на хозяина.

– Я сейчас… – немного охрипшим голосом сказал старик.

Он сходил на кухню и вернулся с кастрюлей. Кошка ела не спеша, часто останавливаясь и посматривая на старика. Закончив завтракать, Багира подошла к Петровичу. Она потерлась о его ногу и принялась умываться.

Старик невольно припомнил давно забытый, пустячный эпизод: нечесаный и зевающий спросонья Витька разгуливал по комнате с сигаретой в ожидании закипающего чайника. Петрович ярче, чем обычно представил лицо улыбчивое племянника.

– Слышь, дядь Коль, – болтал Витька, заглядывая в чайник. – Наверное, твоя Багира по утрам больше на человека похожа, чем я. Ей бы еще зубы научиться чистить…

Что сказал племянник дальше, старик не помнил.

Петрович вышел на веранду. На земле у порога лежал окровавленный плащ толстяка. Выбежавшая следом Багира обнюхала плащ и быстро отошла в сторону.

– Вот такие, значит, дела, – тихо сказал старик. – Что ж, посмотрим, что дальше будет…

Он вернулся в дом, быстро привел себя в порядок и набросил куртку, недавно подаренную ему Леной. Механически совершая привычные действия Петрович думал. Он напряженно вспоминал все то, что было связано с появлением в диспетчерской чудовищно уродливого, и, словно в сказке, быстро подрастающего котенка. Теперь, после всего случившегося многое уже казалось ему странным. Например, почему умирающая старуха беспокоилась о кошке и почему именно ему она решила ее отдать? А почему котенок так быстро исчез с людских глаз? А, главное, почему старуха смеялась, когда Петрович уходил от нее? Странностей было слишком много, и все они укладывались в какой-то еще не понятный старику замысел. Петрович припомнил, что когда он рассматривал фотографии в гостях у старухи, ему показалось немного знакомым высокомерное лицо молодой, косоглазой женщины. Когда-то давно он уже его видел. Давно, очень давно…

Петрович закрыл дверь и вышел на улицу. На скамейке, возле своего дома, сидел Лешка. Он зевал и с показным безразличием посматривал по сторонам.

– Ты куда это, дядь Коль? – окликнул Лешка старика.

– Далеко, – коротко бросил Петрович.

– У меня к тебе дело есть, Петрович, – попробовал было заговорить Лешка.

Петрович только молча отмахнулся.

«Сам кашу заварил, сам и расхлебаю, – решил он. – И нечего в нее, как в болото, других людей тащить».