Чудо в аббатстве

- Итак, - сказал он тихо, но ядовито, - ты пробираешься домой ночью, как потаскушка. - Его рука метнулась вперед, и я подумала, что он собирается меня ударить, но он только стряхнул лист с моего рукава. - Ты могла выбрать и более удобную постель, - добавил он.

Я попыталась пройти мимо него, но он загородил дорогу.

- Я твой опекун, твой отчим. Я жду объяснений твоего беспутного поведения.

- Что, если я не намерена их давать?

- Думаешь, я это позволю? Думаешь, что можешь меня обмануть? Я знаю, что случилось. Ничто не может быть для меня более очевидным.

- Это мое личное дело.

- И ты думаешь, что я буду кормить и одевать твоих ублюдков, если они появятся?

Неожиданно я так разозлилась, что подняла руку, чтобы ударить его. Он перехватил ее прежде, чем я успела это сделать, и придвинул свое лицо к моему.

- Ты потаскуха! - воскликнул он. - Ты...

- Хочешь разбудить весь дом?

- Было бы неплохо, чтобы и они узнали, какая ты. Шлюха! Девка, готовая отдаться любому!

- Я доказала тебе, что это не так.

- Клянусь Богом, - сказал он, - я тебя проучу. Я увидела в его глазах похоть, и это испугало меня.

- Если ты меня не отпустишь, я разбужу весь дом, - сказала я. - Моей матери будет полезно узнать, что за человек стал ее мужем.

- Человек, который лишь выполняет свой долг опекуна? - спросил он, но я видела, что он заволновался. Он знал мой острый язык и боялся его.

Он отступил на несколько шагов назад.

- Я твой отчим, - произнес он. - Я отвечаю за тебя. Мой долг - заботиться о тебе.

- И заботиться об имуществе моего отца?

- Ты неблагодарная потаскушка! Где бы ты была, если бы я не позволил тебе остаться здесь? У меня вырвалось:

- Возможно, сейчас мой отец был бы свободен.

Он был потрясен, и я подумала: "Это правда. Я уверена, что он предал моего отца".

Меня охватила ненависть. Он собирался заговорить, но передумал. Казалось, он пытается сделать вид, что не понял значения моих слов.

Мы молча смотрели друг на друга. Я знала, что мои подозрения написаны у меня на лице. На его лице ненависть смешивалась с похотью.

Он сказал:

- Я старался быть тебе отцом.

- Когда тебя отвергли в качестве мужа!

- Я любил тебя, Дамаск!

- Ты любил мое наследство, которое теперь принадлежит тебе, а должно было быть моим.

- Оно перешло ко мне, когда твой отец.., потерял его. К счастью для тебя, оно перешло ко мне, а не к кому-нибудь чужому. Подумай о том, что случилось бы с тобой и твоей матерью, если бы меня здесь не было, - кто бы о вас позаботился?

- Я думаю о том, что бы случилось, если бы мой отец не взял тебя в свою контору, если бы он не позволил тебе здесь жить.

- Ты бы потеряла дорогого друга.

- Только сам человек может определять ценность своих друзей.

- Ты злая, неблагодарная девчонка. - Он пришел в себя после потрясения, вызванного моим неявным обвинением. - Всемилостивый Боже! - воскликнул он. - У меня к тебе отцовские чувства. Я старался лелеять тебя. Я был о тебе высокого мнения, а теперь узнаю, что ты всего лишь похотливая девка, готовая пожертвовать добродетелью ради удовольствия поваляться в траве, в то время как все порядочные люди спят в своих постелях.

В неожиданной ярости я закатила ему затрещину, и на этот раз он не успел мне помешать. Я ненавидела его не столько из-за жестоких слов и грязных намеков, которые отравляли пережитый мною восторг, сколько потому, что теперь я как никогда была уверена в том, что именно он донес на отца. Если бы я полностью была убеждена в этом, я бы убила его.

От моего удара он качнулся к перилам, упал и скатился на две-три ступеньки. Я поспешила вверх по лестнице в свою комнату.

Сидя в кресле, я наблюдала восход солнца. Я заново пережила эту ночь соединение с мужчиной, которого любила, и встречу с человеком, которого ненавидела. "Божественное и земное!" - думала я. Но у них есть нечто общее. Жажда власти.

Я задремала, и сны мои были о них обоих. Во сне я лежала с Бруно на траве, он склонился надо мной, и неожиданно его лицо стало лицом Саймона Кейсмана. Любовь и похоть - так близко и так далеко.

Вставало солнце. Все было полно свежести. Я была взволнована, пытаясь угадать, что принесет мне день.

Позже утром ко мне зашла мать.

- Твой отчим ушиб лодыжку, - сказала она. - Минувшей ночью он упал с лестницы.

- Как это он умудрился? - спросила я.

- Он поскользнулся. Сегодня он не выйдет. Фактически я настояла, чтобы он полежал.

Она многозначительно посмотрела на меня. Иногда она бывала настойчива. Но я догадалась, что он предпочел остаться в своей комнате, чтобы не встречаться со мной.

- Я должна проследить, чтобы ему поставили припарки, - сказала она. - Нет ничего лучше для лечения ушибов, чем попеременно прикладывать горячее и холодное. Я благодарю Бога, что готов настой из ромашки. Он снимет боль, и я думаю дать ему немного макового сока. Сон всегда полезен.

Я сказала:

- Человек всего лишь ушиб лодыжку, мама, а ты говоришь так, словно он заболел чумой.

- Не говори так, - побранила меня она, оглядываясь через плечо.

А я удивлялась тому, что этот человек дал ей счастье, которого не смог дать такой святой человек, как отец.