Чудо в перьях

Я бросил трубку. И отключил телефон. Пошли они… Тем более спутник с реактором где-то уже за горизонтом… На что он намекал? На какие такие подробности? Впрочем — ладно. Вопрос в другом. В каком качестве я вдруг понадобился там, в столице? Гастроли гастролями, а то, что с Цаплиным просто так ничего не кончится, ясно давно. (Вожжа под хвост, закусил удила).

Хозяин свистнул, и я принял стойку. Осталось дать команду «фас!». И это давно висело в воздухе, как маленькое белое облачко, вдруг разросшееся в огромную черную тучу. Но почему именно я? И что я должен сделать? Хозяин давно намекал, что в прошлые жизни я что-то такое проделывал по его приказу… Значит, «это» стало чем-то вроде ритуала?

И он прекрасно знает, что все мои метания и рефлексии не будут стоить медного гроша, когда взыграют заложенные во мне и закрепленные прошлыми подобными «акциями» первобытные инстинкты. Вот тогда последнее, что узнает в этой жизни Цаплин: он выиграл спор у хозяина.

И потому обречен. А гастроли — что гастроли… Хорошая крыша. И не более того… А если откажусь? А вдруг ваш эксперимент, Андрей Андреевич, вполне удался? Ваш покорный слуга теперь сам по себе?

Он теперь знаменитый дирижер, а не ваш слуга, готовый исполнить любое распоряжение. У него теперь есть музыка, вернувшая его из скотского состояния. И когда-нибудь я из него вырвусь — окончательно! Я докажу, что вы выиграли тот спор у Романа Романовича Цаплина, не сделав ему ничего плохого!

Для этого я вырвусь в столицу. Со своим хором. Туда не приглашают, а теперь просто умоляют приехать. И не только всемогущий хозяин.

У меня там гастроли, в конце концов. Надо только подбить кое-какие бабки. Скажем, восстановить здание мэрии. Нейтрализовать этих фурий, засевших в горах. Еще не знаю как, но без этого просто не имею права оставлять на Бодрова свой Край… Радимов должен это понять. Край он оставлял на меня, на того, с кем его связывает великая тайна перевоплощения, которую он и не думает скрывать от кого бы то ни было, а потому она до сих пор не раскрыта.

Словом, ехать надо, никто не спорит, быть может, удастся, как в прежние времена, свести вместе Романа Романовича и Андрея Андреевича за бутылкой водки (или они там пьют чего получше?). И пусть ругаются всласть! Истощая друг друга. Пусть доказывают, без всякой надежды друг друга переубедить.

Вот чего им до сих пор не хватало, пока меня не было с ними! Сидели отдельно по своим дачам-кабинетам, накручивали себя, и прежде всего Роман Романович. Ну, как оппозиционеру, положено…

День-другой на все дела, собрать хор с оркестром, заказать билеты до столицы нашей неохватной Родины… Успеем.

23

…Я подъехал к мэрии, когда вокруг нее уже собралась толпа. Здание по-прежнему напоминало полено, разрубленное посередине топором, и казалось, что обе половинки вот-вот развалятся в разные стороны под собственной тяжестью. Здесь было милицейское оцепление, пожарные, «скорая». Игорь Николаевич Бодров нервничал, расхаживая за оцеплением и посматривая на часы. Возле него толпились члены бюро, серые от страха.

— Когда? — спросил меня Бодров. — По моим часам у меня осталось не более двадцати минут. А Ощепкова все нет!

— Без него не получится, — сказал я. — Кто-нибудь поехал за ним?

— Мы направили на поиски пять патрульных машин. Ищем дома, у подруг… — развел руками полковник милиции с мегафоном на груди.

— Какие там подруги! — разозлился я. — Вы что, забыли, какой решаете вопрос? Кто-нибудь знает его новых друзей? — обратился я через мегафон к толпе.

— Знаем! — протиснулись два парня. — Можем показать.

— Только быстро! — крикнул я, поглядев на Бодрова. У него был вид, будто он только что во всем наконец разобрался. И потому сейчас стошнит на своих подчиненных.

Парней засунули в милицейские машины и погнали в разные стороны. Сам слышал краем уха, как они назвали с десяток, не меньше, адресов.

Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем появилась машина с вдребодан пьяным Ощепковым. Он с трудом выбрался из машины, но лезть на верхотуру отказался.

— Все должно быть так, как в прошлый раз! — сказал я непреклонно. И посмотрел обещающим взглядом на Наталью. Я собирался взять ее с собой в столицу, где наконец мы обретем с ней друг друга как начальник и подчиненная. Она вздохнула, прикрепила монтажный пояс и полезла наверх, на бывший третий этаж, по разбитым лестничным маршам.

Потом полезли другие. Сопротивлявшихся, а таких оказалось двое — Ощепков и зам по оргвопросам, — доставили туда вместе со столом подъемным краном.

— Графин, где графин? — закричал оттуда Бодров, но тут заскрипели стены и несущие конструкции, едва дом удерживающие.

Я переглянулся с полковником.

Конечно, все предусмотреть невозможно. В тот же графин, скажем, придется налить ровно столько же воды, как в тот раз, а кто теперь помнит, сколько там ее было? Кстати, Ощепков в прошлый раз был вполне трезвый.

— Черт с ним, с графином, — сказал я. — Начинайте!

Толпа замерла. Бодров осторожно поднялся в своем кресле, поставленном на доски, перекинутые через развал. И постучал по графину.