Чудо в перьях

— Ну да! — воскликнул Цаплин. — Бывший граф, привык образно выражаться, разговаривая с челядью. А ты только сейчас понял?

— Так! — накручивал я себя. — А плети — это монтировки?

И, не дожидаясь ответа, резко повернул в сторону гаража.

— Паша! Родной! — закричал он. — Ради Бога, не делай этого!

Моя машина влетела во двор гаража, едва не столкнувшись с выезжавшей дежурной машиной.

— Оставайся здесь! — приказал я ему. И бросился в свой бокс, оттуда в дежурку, где раздавались голоса.

Мужики резались в очко при свете фар. Подняли на меня глаза.

— Легок на помине! — обрадовались они чему-то. — Твой шеф звонил только что.

— И что он хотел? — спросил я, не отходя далеко от двери.

— Поучить тебя! — сказал незнакомый банкомет, не поднимая глаз. — По-нашему.

— Зачем врать! — сказал Пичугин. — Он велел передать, чтобы ты возвращался.

— И уложил его баиньки! — мяукнул банкомет.

— А вот ему! — ударил я себя по сгибу локтя, от чего рука приняла вертикальное положение.

Мужики заржали, Пичугин поморщился.

— Ну, так кто будет меня учить? — спросил я. — Ты, Пичуга?

— Садись! — кивнул банкомет на освободившееся место. — Играем по четвертаку. А можем — на тебя.

— Пятя, Павел Сергеевич… — засопел над ухом возникший из тьмы Цаплин. — Не заводись! Это нехорошие игры… А ты пьян!

Я отмахнулся локтем, так что он схватился за живот и уполз обратно. Сдали карты. У меня было девятнадцать. У него двадцать.

— А у меня всегда будет больше, — сказал банкомет, вскрывая валет червей. — Видишь?

— Я доиграю! — сказал Пичугин, протягивая руку. — Мне сдай.

— А кто будет платить? — спросил банкомет, расправляя плечи, потом резко выхватил нож. Но я успел ударить ногой в пах и выскочил наружу.

Дома у Цаплина не спали. Встречали отца семейства, будто он вернулся из-за линии фронта.

— Проходи, Паша, проходи… — обернулся ко мне Цаплин, пропуская. — Чайку на дорожку. И поговорить надо. А вы ложитесь. Ничего, Паша хороший человек. Заблудший, как все мы. Но хороший.

Казалось, вся квартира была завалена бумагами, конвертами, пластиковыми флаконами из-под клея. В кухне, над ржавой раковиной, полз вверх таракан, испугавшийся зажженного света.

— Вот так и живу! — показал он на шаткий кухонный столик. На нем стояла пишущая машинка, а вокруг все те же бумаги, по которым стремглав разбегались тараканы. — По ночам приходится, когда все спят! — вздохнул Цаплин.

— А вы что, Роман Романович, хотите меня перевербовать? — спросил я.

— Фу! Слово-то какое… радимовское! — сказал он.

Дверь скрипнула, и на кухню просунулись две детские головки.

— Па-ап, а ты был у дяди Андрея? — спросила младшенькая. — А почему не привез ничего? Он тебя не угостил?

— Иди спать, — мягко сказал отец. — Вера! Забери детей.

— Да-а, раньше вкусненькое привозил. Конфетки, колбаски, печенье.

— Вера! — крикнул он в глубь квартиры. — Почему дети не спят?

— Почему, почему… — Жена, относительно молодая, с осунувшимся серым лицом, заглянула на миг, потом снова исчезла за дверью, забрав детей. — Сам их приучил. Хоть бы чайник поставил…

— Заблудший ты, Паша! — повторил Цаплин, когда за дверью все стихло. — Поскольку находишься под несомненным обаянием этого несомненно даровитого человека. Не исключаю даже гипноз с его стороны.

— Вы-то не сдаетесь, — сказал я. — Стоите до последнего. Ни шагу назад.

— А ты веришь? — спросил он, пытливо глядя сквозь толстые линзы очков. (Неприятный он все же. И чем-то всегда пахнет от его тела.)

— Насчет своего расстрела он рассказывал вполне правдоподобно, — заметил я. — Вы ведь тоже поверили. Видно было, как огорчились, что он остался жив.

— Не отрицаю! — всплеснул он руками. — Более того, отдаю должное. Иной раз просто восхищаюсь им! Но это и есть, Паша, дьявольское искушение.

— Сами пишете на атеистическую тему в своей газете, — хмыкнул я. — А туда же.

— А мы с тобой не знаем! — сказал он, выключая закипевший чайник. — Бога-то нет, но, с другой стороны, дьявол вот, перед нами. Ты каждый день с ним нос к носу. Почему он рассказывает из прошлых столетий? И каждый раз преображается, и выражение лица, будто он опять там! А история с Еленой Борисовной тебе ничего не говорит? Может, она к тебе так же приставлена, как он ко мне? Вот ведь что получается, родной мой! Бог умер, как говорят философы, и теперь дьявол вершит добро! Сам видишь, что из этого получается. Вроде для нашей же пользы, ан нет! Вот лучший способ творить зло. Когда злой человек делает добро. Способ самый коварный, изощренный… И ведь комар носа не подточит! Смотри, что сделалось с нашим цветущим Краем в считанные дни: хотел локализовать проституцию, взять под контроль, благое дело, кто спорит, и даже изнасилования почти исчезли. А понаехали эти со всей страны, запись в ЭПД на полгода вперед, и стали хватать малолетних прямо на улицах! А на запах денег за ними проститутки со всей державы опять же к нам! А сколько теперь нищих да бездомных? Молчишь? Ну защищай его, защищай! Или ты только тело его охраняешь?