Чудодей

Вейсблатт с Крафтчеком стояли на носу корабля. Два мечтателя, твердивших каждый свое.

— Вот в такую ночь Одиссей мог услышать пение сирен.

— Ну да, тут на море далеко слышно, — отвечал Крафтчек, — в конце концов, это могла быть сирена той греческой фабрики, где изюм делают.

Вейсблатт перегнулся через поручни.

— Смотри, как светится и мерцает море у борта! Морское золото древних!

— А может, и вправду золото, — согласился Крафтчек, — ведь эти примитивные народы понятия не имеют о разработках. У нас, в Верхней Силезии, долго это дело изучали.

Идущая впереди лодка сопровождения с орудиями на борту вдруг резко свернула вправо. «Герман» шел в кильватере. Им удалось избегнуть встречи с дрейфующей английской глубинной бомбой.

— Теперь я почти уверен, — сказал Крафтчек, — что мы плывем освобождать колонии, потому как Африка от нас справа, и мне сдается, что уже чуть-чуть пахнет какао.

Вейсблатт ему не ответил. Он чувствовал себя непонятым. Большинство поэтов остаются непонятыми при жизни. Однажды, так он намеревался, однажды он напишет об этой ночи, об этом свечении и об эллинской ясности, пронизавшей теперь все его существо.

Ближе к рассвету «Герман» бросил якорь.

— Все на палубу!

Перед ними в воде темной колодой лежала земля.

— Прибыли, — сказал заспанный Крафтчек. — Дева Мария, помоги нам оказаться там, покуда черномазые не проснулись, а то это может плохо кончиться.

Спустили на воду шлюпки. Солдаты погрузили свой багаж, погрузили лошадей и лишь затем погрузились сами. И шлюпки одна за другой направились к берегу. Они добрались до острова, и солдаты, шлепая ногами по мелководью, перешли на берег. Вода была холодная, и белая кожа их босых ног покрылась пупырышками.

Первые птичьи крики. Наступало утро. Они лежали на мягчайшем песке морского берега. Красная утренняя дымка, предвестник солнца, появилась над скалами.

— Эос! — Котелок Вейсблатта стукнулся о карабин. Жестяной поцелуй.

— Полная тишина! — крикнул новый лейтенант Крелль. Пенье птиц он запретить не мог.

Крафтчек пилоткой отер пот со лба.

— Пресвятая Богородица! Я уже слышу вопли черномазых!

Позади них плескалась морская вода, что-то бормоча, точно вода в мирном деревенском пруду в Германии.

— Встать, шагом марш! — Они устремились к ущелью в скалах. — Змейкой идти!

Голос лейтенанта Крелля, саксонца из Галле, мешался с громким щебетом ласточек. Станислаус видел, как следы его ног наполняются водой, за ним тянулся стеклянный след. В лужицах следов отражалась заря.

— Роллинг, прости меня. Может, мне надо умереть?

Сквозь птичий гомон донеслось явственное вжик-вжик. Взвод лейтенанта Крелля бросился на мокрый песок. По ним стреляли.

— Мария, помоги, черномазые проснулись.

Они еще полежали немного.

— Встать! Шагом марш!

Теперь засвистели уже не только пули, позади них рвались гранаты. Одна лошадь взвилась на дыбы, рухнула наземь, заржала, захрапела, а солдат из Боснии вскрикнул:

— Мама!

— Дева Мария, спаси и помилуй, ведь я отдал свой амулет за десять канистр маслин. Может, я и продешевил, но я ведь на ружья у черномазых не рассчитывал!

Они долго лежали, ища глазами то место в скалах, откуда их обстреляли. Итальянцы, до сих пор удерживавшие этот остров в Эгейском море для «Великой Германии», сопротивлялись. Они не желали больше воевать на стороне немцев. Но уходить с острова, где война была для них вполне сносной, им тоже не хотелось.

Двое связных прыгнули в море, пули свистели вокруг них, шлепались в воду, как камешки, брошенные мальчишками. Связные поплыли назад, к канонерской лодке.

— Приготовиться, примкнуть штыки!

Станислаус вздрогнул. Одно орудие убийства примкнуть к другому. Его штык проржавел; морской песок скрипел между ножнами и штыком.

Одного из связных ранило. Он беззвучно исчез в розово-красном море. Второй доплыл до канонерской лодки. Грохот, сноп огня, осколки камня, удар молота с небес. Утренняя тишина была уничтожена, щебет ласточек задавлен, и заря разбита вдребезги. Удар немецкого молота. Выстрел корабельного орудия. Со скального убежища итальянцев посыпался каменный мусор, и серые облака смерти поплыли над морем. Два, три, четыре… двадцать таких ударов молота, выше, ниже, снова выше, и снова ниже, и туда, над скалами, туда, где должен быть город. Потом тишина. Смерть переводила дыхание.

Станислаус оглох от пушечной пальбы. Ласточки, казалось, летают в полном молчании. В скалах вывесили белый флаг. Солдаты роты Беетца закричали:

— Ура, ура, ура-а!

Сила их пушек победила.

Они заняли остров. Они взяли итальянцев в плен. Их было не так уж много! Итальянцев переправили на корабли и спросили, хотят они продолжать служить Германии или же быть военнопленными.

Большинство предпочло плен.