Чудодей

Фрау Клюглер принесла Станислаусу несколько книг из запасов мужа. Ненужные научные труды. «Психология больных, страдающих ночным недержанием мочи. Первая и вторая часть». «Преподавание Закона Божьего в трехступенчатой народной школе, на основе лучших историй Ветхого Завета». И кроме того, завернутый в шелковую бумагу галстук, который господин Клюглер отказался носить. Он был для него слишком красным.

Деревенский лавочник не хотел пускать свою жену на конфирмацию. «Это опять недешево обойдется!» И все-таки его радушная жена пришла, и даже муж перестал возражать, когда увидел ее так умно выбранный подарок: коробку моющихся целлулоидных воротничков, к ним два черных галстука-самовяза с зубчатой пряжкой, две пары шерстяных напульсников, оставшихся с времен войны, стопку устаревших тетрадей со вспомогательными линейками и гнутую курительную трубку с фарфоровой головкой.

Жена управителя не поскупилась. Ее муж когда-то не слишком нежно обошелся с маленьким Станислаусом. Она принесла цепочку для часов под золото.

— Часы на конфирмацию дарят всем, а вот кому дарят приличную цепочку для них?

У Станислауса не было часов. Он прикрепил к цепочке гайку. И таким образом смог войти в церковь в расстегнутом пиджаке. Чтобы каждый увидел, как блестит часовая цепочка на его конфирмационном жилете.

После конфирмации никакого веселья не получилось. К кислому, почти без сахара, крыжовенному вину никто, можно сказать, и не притронулся. Тяжкие времена! У каждой из крестных были свои жизненные тяготы. Жена лавочника мучилась из-за доллара. В лавке висела таблица. На одной ее стороне был написан курс доллара, а на другой — цены на товары в немецких имперских марках. Сперва требовалось получить газету, а потом уж торговать. В газете печатался курс доллара. Никто в округе доллара и в глаза не видел. Станислаус представлял его себе в виде маленького, каждый день восходящего солнца.

— Доллар ползет вверх, и люди готовы душу продать. Привозишь из города новые товары, а деньги уже вполовину обесценились, — сказала лавочница.

Управительша жадно глотала пирог.

— Меняться надо. Мы все необходимое вымениваем на зерно и картошку.

— Да, тем, у кого такие полные амбары, как у вас… — язвительно проговорила жена учителя. Управительша поперхнулась.

— Все бы ничего, если бы этот сброд, эти батраки, были хоть немного понадежнее, — простонала Шульте. — Только привыкнешь к одному, глядишь, а он уже навострил лыжи. Они предпочитают быть безработными, ведь за это тоже деньги платят.

— О себе я этого не сказал бы, — нерешительно вставил Густав.

Станислаус уже и думать забыл о гостях. Он, скучая, слонялся по двору и саду. Новый костюм стеснял его. Крахмальный стоячий воротничок был уже заляпан черными следами пальцев. Он выпустил из хлева козлят и немного порадовался их угловатым прыжкам. В курятнике он нашел несушку, которая как раз усаживалась на яйца. Она сердито клюнула его в руку. Станислаус снял кудахтающую курицу с гнезда и закружил ее в воздухе:

— Отвыкай, отвыкай!

Это внезапное кружение напугало курицу. Да еще Станислаус положил ее на спину и в наказание потюкал указательным пальцем по клюву.

— И чтобы ни звука больше, поняла?!

Курица так и осталась лежать на спине. Лапки у нее поникли, она лежала как мертвая, только глаз, обращенный к небу, изредка мигал. Станислаус следил за мигающим куриным глазом. Курица не подымалась. Станислаус испугался: в день конфирмации он угробил курицу. Наказание наверняка обрушится на него. Необходимо уничтожить следы своего преступления. А папа Густав потом решит, что курицу утащил ястреб. Станислаус сбегал за лопатой. Сгреб в охапку безжизненную курицу, но она вдруг встала на лапы и убежала прочь. Станислаус страшно удивился.

Немного погодя он опять поймал курицу и, закружив ее в воздухе, опрокинул на спину. И опять она так застыла. На этот раз Станислаус хлопнул в ладоши и крикнул:

— Кышш!

Курица вскочила и бросилась наутек. Тогда Станислаус поймал другую — и смотри пожалуйста, она тоже лежала на спине столько, сколько он хотел. Прекрасное занятие в день конфирмации! Постепенно он перебрал всех кур одну за другой и уложил их на спину.

Восемь куриных трупиков лежали уже на приступке курятника, но, когда Станислаус закружил в воздухе петуха, из дому вышел папа Густав. Праздничная сигара выпала у него изо рта.

— Люди, люди, мальчишка спятил!

Женщины выбежали на крыльцо. И уставились на мертвых кур. Теперь еще и петух лежал рядом с ними — раскинув крылья, словно застреленный.

— Веревку, — кричал Густав, — дайте веревку и помогите связать сумасшедшего!

Лена кинулась искать веревку. Станислаус усмехнулся. Густав едва решился взглянуть на этого дьяволенка. Но в конце концов он схватил сына прежде, чем ему принесли веревку. Станислаус хлопнул в ладоши:

— Кыш!

Куры вскочили и с кудахтаньем кинулись на двор. Петух закричал от раненой гордости так, что далеко было слышно.

Шульте трижды сплюнула:

— Тьфу, тьфу, тьфу! Да он с чертом породнился! И как с таким в постель лечь?