Чудодей

Эта правдивость тем более значима, что он не ограничивается частными явлениями. Нити и звенья десятков разрозненных эпизодов, естественно и словно непроизвольно сплетаясь в единую ткань, образуют широкую яркую картину одного из самых трудных, самых постыдных и мучительных периодов истории Германии.

Именно поэтому эпически достоверное повествование, автор которого никогда не был и не мог быть только наблюдателем, но всякий раз оказывался то жертвой, то невольным орудием, то деятельным и сознательным участником исторических событий, пронизано глубоким лиризмом. Глубоким в самом точном смысле этого слова — внутренним и порою даже затаенным.

* * *

Штриттматтер говорит, что в «Чудодее» хотел разоблачить пресловутую, воспетую столькими немецкими литераторами «Innerlichkeit». Это понятие трудно перевести одним словом, ему лишь очень приближенно соответствуют: «задушевность», или точнее «погруженность во внутренний мир».

Ирония Штриттматтера становится особенно явной, когда он изображает людей, собственно олицетворяющих Innerlichkeit. Такими являются, например, болтливый и влюбчивый мечтатель писарь Фердинанд в «Погонщике», а в «Чудодее»: сентиментальный старый графоман папаша Пешель; сынок фабриканта, а также декадентствующий стихотворец и незадачливый проповедник ницшеанских теорий Вайсблат и зачастую сам герой — Станислаус.

Но ироническое восприятие и изображение Штриттматтером некоторых его сентиментальных и «погруженных в себя» персонажей оказывается не просто полемичным, не только насмешливо отрицающим. Его ирония бывает и доброжелательной, ласковой и в то же время страстно самокритичной. Потому что уже в том, как автор пишет о добрых, и именно вследствие своей доброты слабых или ошибающихся героях, он и сам обнаруживает как раз те же черты неподдельной душевности…

Так, в других он вышучивает самого себя, свою снисходительность и доверчивость. Эти свойства действительно бывают нередко вредными и опасными, но без них попросту нет ни «чудодея» Станислауса Бюднера, ни писателя Эрвина Штриттматтера…

Однако доброта писателя — это не смирение и не примиренчество.

Ласковая и грустная, дружелюбная и самокритичная ирония Штриттматтера отлично сочетается с бичующей, разящей сатирой.

Гневным сарказмом, непримиримой ненавистью и отвращением пропитаны те страницы его книг, в которых описаны разномастные фашисты, корыстолюбивые и жадные стяжатели-эксплуататоры — помещики, хозяйчики, кулаки, лицемерные попы и «мирские» ханжи, самовлюбленные вояки… Таковы в «Погонщике волов» управляющий имением и пастор; в «Кацграбен» — кулак Гроссман, в «Тинко» — кулак Кимпель и его шайка, в «Чудодее» — управляющий имением, граф, пастор, хозяева пекарен, члены союза «Стальной шлем», штурмовики, трусливый негодяй вахмистр Дуфте, кулак Маршнер — шпион, насильник и убийца, офицеры и эсэсовцы. Во всех этих и других, подобных им, по-настоящему реалистических образах запечатлены основные черты немецкой реакции, олицетворены те силы, которые составили главные ударные кадры нацизма.

IV

В «Чудодее» творчески развиваются некоторые старые литературные традиции, и в частности, традиции воспитательных и «плутовских» романов. Многие черты повествования о жизни Станислауса Бюднера заставляют вспомнить о «Симплициссимусе» Гриммельсхаузена, «Вильгельме Мейстере» Гете и об автобиографических повестях Ф. Ройтера. Пристальное литературоведческое исследование, несомненно, обнаружит в «Чудодее» определенные идейно-творческие влияния Горького. (Прежде всего трилогии: «Детство», «В людях», «Мои университеты».)

Однако художники социалистического реализма, и в этом можно убедиться на конкретном примере Штриттматтера, отнюдь не подражатели, они не повторяют своих литературных предшественников, не наливают «новое вино в старые меха».

Творческое освоение плодотворных и по сути никогда не умиравших — сколько б их ни хоронили всяческие декаденты — традиций реалистического художественного отображения действительности Штриттматтер осуществляет по-настоящему современными средствами.

Все построение, система образов и самый язык его книг отражают главные особенности именно современного мира с его неисчерпаемым многообразием внешних и внутренних противоречий, стремительным, лихорадочным темпом жизни, предельной насыщенностью атмосферы грозовым электричеством — зарядами приближающихся ураганов.

Писатель достигает этого с помощью очень простых на первый взгляд средств.

Сюжетный стержень романа — жизнь и похождения «маленького» человека. Но в то же время Станислаус Бюднер — не совсем обычный «маленький» немецкий обыватель. Он не случайно назван «чудодеем».

Необычайность героя, его своеобразные способности созерцателя и фантазера, которые принесли ему славу деревенского колдуна, его увлечение гипнозом и поэзией создают возможности для самых неожиданных углов зрения на мир и реалистически обосновывают то первозданно наивное поэтическое восприятие действительности, которое так характерно для творческой манеры Штриттматтера.